Картежник и бретер, игрок и дуэлянт.

Картежник и бретер, игрок и дуэлянт.
Васильев Борис
/ Москва/ Варгиус/ 1999/ 238
Читатели со стажем несомненно должны помнить (а бедные старшеклассники - знать) хорошего советского писателя Бориса Васильева. В свое время его честные и горькие повести ("А зори здесь тихие", "Завтра была война", "В списках не значился", "Не стреляйте в белых лебедей" и др.) приходили к нам со страниц "Юности" - и читались, и зачитывались, и хранились, и переплетались. После 1989 года постепенно журналы сошли на нет, а с ними вместе канула в Лету советская литература, как плохая, так и, к сожалению, хорошая. Многих лучших, или просто популярных, уже нет (Рождественский, Окуджава, Рыбаков, а только за последний год - и великий Астафьев, и мой любимый Конецкий, и как-то совсем уж тихо, одним лишь некрологом в "Литературке" помянутая за многолетний свой литературоведческий и человеческий подвиг Анна Александровна Саакянц), а иные хоть и живы, да где они, что они, например, Василь Быков или Юрий Бондарев, пишут ли еще - Бог весть. Или, как и многие прочие, сгинули в болоте попсы и постмодерна, в безвременьи по прозванью Сорокин, или Акунин, или Донцова... Впрочем, какая разница!
Борис Васильев, слава Богу, жив и пишет. И издается. С трудом удерживаю в руке его черный с золотом пятитомник, вышедший в издательстве "Вагриус" в 1999 году. Четыре исторических романа, беллетризованная история его, васильевских, дедов-прадедов от начала XIX столетия до середины ХХ-го.
"Братья Алексеевы, отец и дядя моей матушки, были основателями кружка Чайковцев, ходили "в народ", арестовывались и ссылались под надзор, бежали в Америку, где в штате Канзас пытались построить коммуну на принципах Фурье. Затем В.И. Алексеев стал учителем старшего сына Л.Н. Толстого Сергея, подружился со Львом Николаевичем и спас его "Евангелие" для мировой культуры, за ночь переписав единственный экземпляр, который впоследствии переправил в Париж. Имение моего деда Ивана Ивановича Высокое Ельницкого уезда Смоленской губернии советская власть не тронула, мое раннее детство прошло в нем и, вспомнив все это, я решил сделать большую семью провинциальных дворян Алексеевых героями задуманного романа, изменив - для свободы маневра - их фамилию на Олексиных" (Т. 1. С. 8).
История рода Олексиных хронологически начинается романом "Картежник и бретер, игрок и дуэлянт", повествующим о прапрадеде писателя, Александре Ильиче, сыне героя Отечественной войны 1812 года генерала-майора Ильи Ивановича Алексеева. Ему, блестящему гвардейскому поручику, многое придется пережить, счастливого и тяжкого: ссылку на юг, где судьба подарит ему знакомство и дружбу с самим Александром Сергеевичем Пушкиным, перевод из гвардии в пехоту за дуэль с самим Руфином Ивановичем Дороховым, арест в начале 1826 г. и Петропавловский каземат за хранение крамольных пушкинских стихов, разжалование в солдаты и первую чеченскую войну, и, может быть, главное - великую любовь сразу двух прекрасных и жертвенных русских женщин.
Роман стилизован под мемуары главного героя, много испытавшего на своем веку и на старости лет размышляющего "о времени и о себе", о таких, теперь, увы, несуществующих понятиях, как честь, дворянское достоинство, "любовь к отеческим гробам", "милость к падшим", коим сам он сумел соответствовать и в радости, и в горе, и на балу, и в тюрьме.
"Историческая память, - размышляет герой романа (нет, автор, конечно!), - основа доблести потомков. Родник чести их, достоинства, гордости и отваги. И если мужик (читай - все мы с вами, кто ж еще!.. - В.Р.) в силу каторжного однообразия труда своего лишен возможности черпать из прошлого примеры особого служения Отечеству, то дворянин не только имеет такую возможность, но и обязан приумножать ее всю свою жизнь для передачи детям своим и внукам своим очищенного и углубленного им лично источника родовых традиций и примеров. А на это способна только личность.
Так что же тогда такое - личность? Личность есть человек, внутренне, душою своею осознавший себя как звено истории рода своего, а следовательно, и Отечества в целом".
Живой, симпатичный получился у Васильева образ главного героя. Хороши и обе его любови, просто великолепен Дорохов. Пушкин же (не зря автор говорит, что с трепетом приступал к созданию романа именно из-за того, что на его страницах должен появляться Александр Сергеевич) - увы, Пушкин никакой, слишком знакомый по книгам других писателей, Пушкин - набросок, среднестатистический и вяловатый.
А в целом роман очень хорош. Он сочетает в себе и своеобразную пикареску, и приключенческое повествование в духе Марлинского, и стилизованную философскую исповедь полноправного представителя героического и вместе с тем высококультурного времени, быть может, самой блестящей и, увы, краткосрочной эпохи русского Ренессанса. По-видимому, именно эта краткосрочность "золотого века", именно этот миг стояния человека и эпохи "у бездны на краю" и есть основная идея васильевской книги. Декабрь 1825 года - водораздел, положивший начало конца дворянской культуре и дворянской России, а казематы 1826-го - это уже первый набросок всех будущих ГУЛАГов. И - вот ведь парадокс! - сами же они, гордецы, избравшие себя и только себя в герои, они, стоящие "у бездны на краю", они, шагающие в пропасть ВО ИМЯ светлое, сами же они и порождают будущее безвременье всех этих чернышевских и ульяновых взамен Пушкина и Столыпина.
Васильевский же герой - не декабрист, а человек. Маленький в сравнении с титанами, да зато порядочный, не способный предавать, но способный любить и созидать. Что? Дом, в котором не будет лжи. А это, вероятно, самое главное в жизни обыкновенного человека. Вот нам, господа-товарищи, и положительный герой, к которому так призывала советская критика 80-х. Он, как и положено по законам честного искусства, не в настоящем, а в прошлом и, дай-то Бог, в будущем!
Рецензент:Распопин В.Н.