Избранное. Т. 4. Тройственный образ совершенства.

Гершензон М.О.
/ Москва - Иерусалим/ Университетская книга, Gesharim/ 2000/ 640

---

Ныне библиотека новосибирской первой гимназии располагает солидным изданием трудов Михаила Гершензона, широко представляющим одного из крупнейших литераторов и мыслителей "серебряного века".

Мне уже приходилось коротко рассказывать о "водолеевском" сборнике Гершензона (см. раздел "Литературоведение" настоящего сайта), теперь - тоже вкратце - скажу о четвертом томе "Избранного", а более серьезную рецензию, может быть, смогу предложить позднее, когда познакомлюсь со всем собранием. Но честно признаюсь сразу: последнее - не факт, поскольку просто не чувствую себя вправе и в силах всесторонне оценивать такую масштабную личность.

Итак, состав четвертого тома:

• Кризис современной культуры;
• Вяч. Иванов и М. Гершензон. Переписка из двух углов;
• Тройственный образ совершенства;
• Мир иной;
• Ключ веры;
• Судьбы еврейского народа;
• Франческо Петрарка;
• Демоны глухонемые;
• Дух и душа. Биография двух слов;
• Солнце над мглою (Афоризмы);
• Человек, пожелавший счастья;
• Нагорная проповедь;
• Видение поэта;
• Метод в истории литературы;
• Письма к брату.

Кроме того, комментарии к каждой работе, обширная библиография как произведений самого Гершензона, так и работ о нем, заключительная статья Ю.В. Синеокой "Знаменитый спор о культуре", помогающая читателю разобраться в тонкостях полемики Иванова и Гершензона.

Приведу из этой статьи несколько небольших фрагментов не столько с целью рекламы, сколько потому, что не чувствую себя готовым самостоятельно оценивать столь глобальные материи.

"К числу важнейших документов человеческого духа, книг "на все времена" принадлежит "Переписка из двух углов", - знаменитый спор о культуре, Боге, человеческих ценностях, связи духовного наследия с современностью <...> событие огромной важности в истории многовекового спора о смысле и роли культуры, памятник эпохи русского религиозного ренессанса начала ХХ столетия, свидетельство о настроениях отечественной интеллигенции в годы духовного кризиса, вызванного событиями Первой мировой войны и социалистической революции в России, произведение, оцененное современниками как "самое значительное из того, что было сказано о гуманизме после Ницше" (Э. Курциус).

<...> Позицию В. Иванова можно обозначить как оптимистическое принятие культуры, опирающееся на веру в смысл жизни, в силу человеческого творчества <...> М. Гершензон, напротив, придерживался нигилистического отношения к культуре. Свой бунт против культуры он объяснял распадом личных и социальных скреп, разочарованием в спасительности европейской формы культуры <...> Культура, приведшая к войне как своему логическому завершению и не нашедшая в себе силы обновиться, а, напротив, готовящая новые столкновения, должна быть преодолена".

Иными словами, Гершензон уповал на силу личности, Иванов - на силу религии. Победителя же в этой полемике не было и разумеется, быть не могло. Это ведь полемика из той же категории, что и, например, спор о первопричине бытия. Однако любой из нас какую-нибудь позицию все же занимает, коли не растет сам по себе, как трава.

В принципе, все последующие работы, составляющие этот том, в той или мере и форме продолжают означенную полемику, точнее развивают и углубляют позицию Гершензона. Но их вполне можно читать и как самостоятельные тексты, можно, если нет достаточной подготовки, времени или силы воли проникнуть в суть философии автора, вообще в нее не вдаваться, а просто вместе с Гершензоном перечитать, например, Петрарку, подивившись, как глубоко Михаил Осипович постигал прочитанное да и самоё личность поэта, жившего за семь столетий до него.

Можно (и обязательно нужно, особенно нам, словесникам) прочитать небольшое исследование "Дух и душа. Биография двух слов", в котором так ясно, так интересно, так умно изложена этимология и история двух таких близких и таких различных слов... да что я говорю! - категорий, замысловатыми путями (воистину, дивны дела твои, русский язык!) происходящих из индо-европейского корня "dhu" или "dheu", что означает "быстрая подвижность", "веяние".

Можно... Нет, всё, буду заканчивать, "нельзя объять необъятное", тем более не будучи философом, а еще тем более не ознакомившись пока что с целым. Как справедливо говорил Евтушенко, "нахватанность пророчеств не сулит". Закончу же, "расписавшись в полном неумении" (В. Высоцкий), еще одной цитатой - прелестным афоризмом М.О. Гершензона.

"Русский привет расставания: "прощай!" удивительно хорош по смыслу. Прежде всего, не о чем-нибудь другом, а о прощении; и притом: не теперь однократно прости, но прощай непрестанно во все время разлуки; каждый раз, как вспомишь обо мне, - прости, чем я тебя обидел. Уж наверное чем-нибудь да обидел: ведь я только человек.

Но как безобразно это слово по звукам! ПР и особенно ЩАЙ. Пушкин писал: "Прощай, свободная стихия!" и к лошади: "Прощай, мой товарищ, мой верный слуга", - но в обращении к одушевленным существам, кажется, неизбежно употреблял более мягкое "прости", наперекор народному языку, который почти не знает "прости" в смысле привета: "Прости, он рек, тебя я видел", "Прости ж и ты, мой спутник странный".

Или "прощай" сделано нарочито-грубым и отрывистым, чтобы не выдать чувства, чтобы не дать проступить над губою стыдливой, жалкой, кривой улыбке?

Но и это прекрасное слово уже умерло. Оно высохло и затвердело.

Рецензент:Распопин В.Н.