К 190-летию И.А. Гончарова

К 190-летию И.А. Гончарова
Русская литература. 2002. N 3.
/ 2002
190-летию со дня рождения И.А. Гончарова журнал "Русская литература" посвятил целый раздел, составленный из публикаций сотрудников Пушкинского Дома, участвующих в подготовке 20-ти томного собрания сочинений писателя (в настоящее время вышло три тома) (1 Ильинская Т.Б. Категория времени в романе "Обломов" (к истории вопроса); Гуськов С.Н. Хрустальный башмачок Обломова; Романова А.В. В тени Обломова (автор и герой в сознании читателя); Балакин А.Ю. О проблеме выбора основного источника текста романа И.А. Гончарова "Обрыв"; Гайнцева Э.Г. Семь писем И.А. Гончарова из Бахметьевского архива // Русская литература. 2002. N 3. С. 37 - 105.) .
Академический подход объединяет все статьи и проявляется в тщательной проработке истории вопроса, библиографической полноте, многократно повышающей информационный ресурс каждой частной темы.
Показательно, что в подборе материала центральное место занимает "Обломов" - единственный роман Гончарова, вошедший не только в русскую, но и в мировую классику. С этой точки зрения особенно интересно выглядит тема статьи А.В. Романовой - автор и герой в романе "Обломов" - тема, значительно потесненная сначала тотальной разработкой добролюбовской "обломовщины", а затем не менее интенсивным оправданием героя. Сама же тема - автор и герой - в рамках традиционного подхода акцентирована на исследовании прототипов, в числе которых может оказаться и сам автор, если автобиографический потенциал образа достаточно велик. В современном литературоведении подобная тема все чаще перемещается в область исследования психологии творчества. Автор статьи, как и подобает исследователю в аналитической работе, не проявляет собственные предпочтения, а методично аннотирует наиболее существенные изыскания в этой области, благодаря чему читатель имеет возможность определиться самостоятельно и, следуя библиографическим отсылкам, ознакомиться во всем объеме с интересующим его материалом.
Применительно к "Обломову" вопрос об автобиографизме романа ставился уже современниками не в пример жестче известного высказывания Флобера - "Мадам Бовари - это я". В крайней форме его выразил заслуженный член Королевского Литературного Общества Великобритании, который признавался, что "в течение длительного времени не мог припомнить, Гончаров ли написал "Обломова" или Обломов написал Гончарова" (2 Это замечание приводит А.В. Романова, цитируя работу М. Эре. См.: Романова А.В. Указ. изд. С. 69.) .
И справедливости ради надо отметить, что не только Добролюбов, но и сам Гончаров активной полемикой по поводу типического как главного интереса литературы отвел в тень вопрос об автобиографизме и личной близости к герою. И, как выясняется, сделал это преднамеренно. Автор статьи приводит обширные мемуарные и эпистолярные свидетельства того, с какой заинтересованностью современники принялись отождествлять автора и героя, и как Гончаров болезненно отозвался на это покушение многочисленными опровержениями. С одной стороны, ни один русский классик столь внимательно и ревниво не следил за сохранением неприкосновенности личной жизни. С другой - буквальное отождествление черт героя - безволия, лени, праздности, равнодушия к общественной жизни - со свойствами личности писателя в лучшем случае соответствовало характерным чертам литературной и житейской маски Гончарова: "ленивец, сибарит, принц де Лень" (3 Там же. С. 55.) .
Представляя подробный обзор суждений не только в рамках темы "Гончаров в воспоминаниях современников", но и "Гончаров в русской критике", А.В. Романова, отмечает, что уже первые исследователи старались избежать прямого отождествления автора и Обломова, рассматривая основных героев трех романов как проявление различных ипостасей личности: "ив Гончарове одновременно жили и Штольц, и Обломов, и Райский: у него склад ума (и миросозерцания) - Штольца, характер - Обломова, а художественные свойства таланта - Райского" (4 Сакулин П.Н. Новая глава из биографии Гончарова. Цит по: Романова А.В. Указ. изд. С. 67.) . Действительно, житейский облик Гончарова вряд ли может быть сопоставлен с обликом Обломова (а также Штольца и Райского). Человек, проведший две трети жизни на службе, писатель, да вдобавок писатель, который в начале своей творческой жизни совершил кругосветное путешествие, вправе раздражаться по поводу подобного сопоставления. Сопоставлять же душевный склад, личностные свойства, минуя вещественную оболочку - дело очень затруднительное, хотя и увлекательное. Словом, похоже Гончарову удалось ускользнуть от современников и потомков, от пристального взгляда исследователей. Другими словами, удалось скрыться в тени Обломова.
Другой путь, ведущий к сердцевине авторского "я", связан с исследованием художественного времени. Т.Б. Ильинская справедливо отмечает, что роман "Обломов" наиболее полно исследован в области поэтики времени (5 Ильинская Т.Б. Категория времени в романе "Обломов" (к истории вопроса). Указ. изд. С. 38 - 43.) . Сложное построение романа позволяет воспринимать модель времени сразу в нескольких аспектах:
a) циклическое время - зона Обломова;
b) линейное время - зона Штольца.
Антихронологическая последовательность воспоминаний (от ближайших к детству), обозначившая вектор внутреннего сюжета, выносит героя в абсолютное время - бытийное время вечности. Подобный вектор совпал с художественными исканиями ХХ века - "настоящее и прошлое слились и перемешались". Это не помешало современникам опознавать события в линейном времени: роман воспринимался как злободневный некролог целой эпохе (умирание допетровской Руси и торжество европейской России). Та и другая модель при наложении способствовали созданию образа исторического времени-круговорота, в котором все повторяется и возвращается на свой круг. Сам сюжет принципиально не имеет начала и конца, он сворачивается в кольцо (6 Там же. С. 42.) .
Как следует из рассмотренных Т.Б. Ильинской моделей времени, авторское восприятие оказывается более многомерным, чем восприятие героев. Нельзя не отметить также, что столь резко заявленное противопоставление (конфликт сиюминутного и вечного) обнаруживает узнаваемое романтическое времяпереживание. Кто знает, не был ли Гончаров последним романтиком XIX века?
Статья С.Н. Гуськова об истории французских переводов "Обломова" содержит не только специальные сведения, сообразные столь, казалось бы, специальной теме. "Обломов" разделил горестную судьбу многих произведений, легко попадавших в руки случайных переводчиков. Заказчик же мог по своему вкусу сокращать, менять текст, что и произошло с гончаровским. Словом, здесь вполне уместно отослать читателя к комментариям В. Набокова, высказавшего немало саркастических замечаний по поводу небрежности или некомпетентности переводчиков "Евгения Онегина". С.Н. Гуськов тоже не может удержаться от того, чтобы не привести некоторые примеры: "Так, смысл текста:
" - Да чем же не нравится отец, например? - спросил Илья Ильич. - А тем, что приехал в нашу губернию в одном сюртуке да в башмаках, в сентябре, а тут вдруг сыну наследство оставил, - что это значит?" - комментатор растолковывает следующей фразой: "В России люди ходят только в сапогах". А кроме того, постоянно обнаруживает у Гончарова несуществующую jeu de mots (игру слов) и предлагает фантастические значения обыденной русской фразеологии. Так, выражение "на белом свете", по его мнению, означает противопоставление "du monde noire, c`est a` dire inconnu" (черному, так сказать, неизвестному, свету (миру)) (8.Там же. С. 47.) .
Небезынтересно также и предположение, касающееся влияния романа на творческий замысел Сэмюэля Беккета. Указывая на то, что "ирландский Обломов" был знаком с переводом отдельно изданной первой части романа (которую читатели долгое время воспринимали как законченное произведение), С.Н.Гуськов сопоставляет ее сюжетный ход - ожидание приезда друга, который так и не появился,- с построением одной из самых известных пьес Беккета - "В ожидании Годо", где действующие лица столь же безуспешно ждут некоего Годо. Разумеется, только позднейший полный перевод всего романа сделал Обломова одним из самых известных литературных типов, но, как выясняется, первоначальное усечение романа тоже осталось не без последствий.
"Бывает так, - заключает свои рассуждения автор статьи, - что ошибки и недостатки перевода приобретают совершенно законные права в иноязычной литературе. Таким феноменом на русской почве стал хрустальный башмачок Золушки, в оригинале изготовленный из более практичного и удобного материала" (9. Там же. С. 52.) .
Вполне в традициях журнала в конце раздела помещена публикация семи неизданных писем Гончарова к петербургскому врачу А.К. Соловьеву, хранящихся в Бахметьевском архиве Колумбийского университета в коллекции В.П. Семенова-Тян-Шанского. Подборка сопровождается обширным комментарием, подготовленным А.Ю. Балакиным (10 Балакин А.Ю. Письма Гончарова из Бахметьевского архива. Указ. изд. С. 89) . Материалы, приведенные в комментарии, выходят далеко за рамки частных пояснений к отдельным именам, датам, событиям: постановка "Горя от ума" 1870-х гг. в Александринке, театральный контекст и критика, отношения с М. Савиной, отклики на спектакль Гончарова - все это составляет основу историко-культурной панорамы, развернутой автором по частным упоминаниям деталей и лиц в письмах.
Сами же письма (скорее даже записки), живо передающие мягкий юмор и самоиронию писателя, особую узнаваемую интонацию, как и другие, ранее опубликованные, дают возможность увидеть Гончарова без "тени Обломова". Для специалистов письма интересны еще и тем, что позволяют восстановить некоторые эпизоды из биографии романиста, не любившего, как известно, публичного внимания к своей персоне и уж вряд ли предполагавшего, что к концу следующего столетия его ждет мировая слава.
Рецензент:Литвин И.А.