Сознание и письмо в русской литературе

Сознание и письмо в русской литературе
Созина Е.К.
/ Екатеринбург/ 2001/ 552
С некоторым запозданием обращаем внимание читателя на книгу Е.К. Созиной "Письмо и сознание в русской литературе", выпущенную почти два года назад. К сожалению, почти полное отсутствие информации о новых изданиях и несистемность распространения научной литературы, особенно выходящей в провинции, зачастую приводят к тому, что та или иная книга попадает в руки почти случайно. В данном случае, заинтересовавшись темой "письмо и сознание", заявленной в автореферате докторской диссертации Е.К. Созиной, я тщетно пыталась обнаружить указанную там книгу в ГПНТБ, пока случай и коллеги не познакомили с ее автором через интернет. В результате у меня в руках оказалась книга, на существование которой хотелось бы указать тем, кто интересуется подобной проблематикой, представленной автором на материале классических и неклассических текстов и изложенной на языке филологии, философии, психологии, то есть наук, необходимость синтеза которых сегодня уже не требует специальных оговорок.
Принцип, лежащий в основе указанного синтеза, можно определить следующим образом: параметры собственно художественного сознания выявляются с помощью современных философских идей и филологического инструментария анализа текстовой представленности сознания. Другими словами, автор исследует выраженность сознания в формах художественного письма.
Концептуальный выбор философии сознания определяется идеями М.К. Мамардашвили и А.М. Пятигорского, в которых представление о сознании во многом отражает феноменологический сдвиг, отличающий классическую философию от неклассической. В филологической области автору во многом близки подходы Р. Барта, Ж. Деррида, В.И. Тюпы.
Развитие литературы рассматривается в работе как развитие письма, что не всегда сводимо к законам художественного языка эпохи. На основе исследования феномена сознания прослеживается складывание в сороковые годы XIX века классического типа письма, его изменение на протяжении столетия и переход в новое (неклассическое) качество. Последнее рассматривается на примере автобиографических произведений русских писателей XIX - XX веков (И.А. Бунин, В.П. Катаев, В.В. Набоков). Содержательный анализ литературы начинается с 30-х годов (здесь ключевой фигурой является "поздний" Пушкин), которые интерпретируются как сверхзначимые в плане смыслообразования для последующих "сезонов" истории, эпохи с точки зрения "открытия сознания". Актуализированный в эти и последующие - 40-е - годы интерес к персонологической проблематике, вышедший за рамки романтизма, прослеживается в работе как своеобразный топос сознания, названный "место человеческое" (универсальный символ человечества как одного человека). Его формирование прослеживается на материале статей Белинского и произведений Герцена, Достоевского, Гончарова, Салтыкова-Щедрина.
Миф как состояние сознания, что характерно для предшествующего этапа литературы нового времени, рассматривается, начиная с литературы 40-х годов, как один из способов работы с материалом культуры, что обеспечивает знаковое и интертекстуальное поле классической литературы. Е.К. Созина пишет: "После взлета телеологических настроений романтизма происходит секуляризация философии, "обмирщение" и прагматизация религиозных тем, наблюдается вначале широкое освоение гегелевских абстракций, а затем и их оконкречивание и перевод на стадию практической жизнедеятельности различных кружков и партий <...> Именно в этот период завершается та огромная эпоха мифориторической культуры "готового слова", о которой писал А.В. Михайлов, относя ее финал к концу XVIII - началу XIX века" (С. 504). По мнению исследовательницы, именно с 40-х годов складывается новая система не мифо- , а культуросообразного слова. Эта мысль обосновывается далее на анализе теоретических установок критического реализма, воплотившихся в натуральной школе. Рассмотренная концепция критического реализма (Е.К. Созина предлагает называть критический реализм классическим, испытывая вполне оправданное понятийное неудобство) - "нового дискурса литературы, ориентированного на культуру как на своего потребителя, заказчика и реципиента", базируется на следующих положениях:
1) отход от традиционной риторики готового слова к неориторике культуры как становящегося и осознающего свое бытие автономного организма;
2) ориентация на Логос - позитивное знание о человеке и мире как некое "всеобщее" знание, закрепленное в культуре и доступное человеческому разуму;
3) антропологизация "концепции личности" и теневое утверждение персонологической составляющей как своеобразного предела псевдосимвола "родовой человек";
4) использование мифа как языка интерпретации действительности, осмысляемой в произведении (С. 509).
Замечу, что здесь выделены не все параметры, представленные автором, но лишь наиболее "крупные" в характерологическом отношении. Можно заметить, что в инструментальном смысле указанные признаки свидетельствуют о том, что по отношению к сознанию этот уровень описания реализма свидетельствует о нем как о метаязыке описания.
Для понимания авторской стратегии очень важна мысль о повторении, лежащем в основе культуры и эксплицирующем жизнь сознания: "Кьеркегорово повторение никогда не случается, но врывается или выдвигается вперед, поскольку оно, подобно Творению Вселенной Богом, "вспоминается вперед": "Если бы Бог не желал повторения, мир не возник бы никогда. Он исполнил бы светлые обетования и припомнил бы и сберег бы в воспоминании все сущее. Так он не поступил, поэтому длится бытие мира, и длится оно потому, что все - повторение". Жизнь, которая прежде была, ныне становится" (С. 68).
Эта мысль Блума вполне соотносится с идеями М. Мамардашвили, писавшего о том, что акты сознания - это акты постоянного возобновления, то есть того, что называется "возвращением вперед". В этом контексте "фиксация однородного" позволяет автору обнаружить совершенно неочевидые, на первый взгляд, сцепления в культуре и литературе. Исследование своеобразного мифа "падение Рима" с точки зрения развития исторического и личностного сознания, сближающее Пушкина, Герцена, Тютчева, - яркое тому подтверждение.
При всем многообразии материала и многоаспектности проблематики, связанной с проявлением сознания в литературе, центральный сюжет книги завязан на фигуре Герцена. Его творчество, личность, судьба от 30-х годов и до конца жизни постоянно находятся в центре внимания исследовательницы. Как ни парадоксально, но слова Белинского о Герцене, пожалуй, точнее всего могли бы подойти к определению тех качеств его натуры, которые и являются предметом исследования с точки зрения феноменологии сознания: "У тебя, как у натуры преимущественно мыслящей и сознательной... талант и фантазия ушли в ум, оживленный и согретый, осердеченный гуманистическим направлением, не привитым и не вычитанным, а присущим твоей натуре. У тебя страшно много ума, так много, что я и не знаю, зачем его столько одному человеку; у тебя много и таланта и фантазии, но не того чистого и самостоятельного таланта, который все родится сам из себя и пользуется умом как низшим, подчиненным ему началом, - нет, твой талант - черт его знает - такой же бастард или пасынок в отношении к твоей натуре, как ум в отношении к художественным натурам" (С. 18).
Приведу здесь названия глав, специально посвященных Герцену: "От символа к мифу: творчество А.И. Герцена 1830-х годов в контексте эпохи" (Гл. 1); Антропологизм и феноменология сознания в творчестве А.И. Герцена 1840-х годов" (гл. 4); "Автобиографическое письмо в русской литературе: "Былое и думы" А.И. Герцена: письмо сознания и текст памяти" (Гл. 6).
Автобиографическое письмо рассмотрено не только в связи с Герценом, хотя и само по себе фундаментальное исследование "Былого и дум" представляется чрезвычайно значимой акцией. В работе дана интерпретация автобиографической прозы С.Т. Аксакова "Детские годы Багрова-внука", Н.С. Лескова "Детские годы (Из воспоминаний Меркула Праотцева)", Л.Н. Толстого "Детство. Отрочество. Юность", И.А. Бунина "Жизнь Арсеньева", В.П. Катаева "Трава забвения", В.В. Набокова "Другие берега". "Вспоминающе-смысловой" (классический, характерный для автобиографической прозы XIX века) и "вспоминающе-визуалистский" (неклассический, характерный для XX века) типы письма рассматриваются как различные способы осознания себя в мире и мира в себе. Они раскрываются с помощью принципа "видеть как", представленного в герменевтической интерпретации Л. Витгенштейна и философской интерпретации П. Рикера и В. Подороги. "Видеть как" в письме автобиографического плана - "это реализация в повествовании рефлексии автора на свое видение прошлого, его стремление понять, как и почему он помнит, уточнить и отразить на письме свой аспект актуальной памяти в горизонте переживаемого настоящего" (С. 511).
Нельзя не согласиться с автором в его конечном выводе о том, что нет непроходимой границы между литературой XIX и XX веков, и прежде всего потому, что феномен человеческого сознания, неуклонно следуя закону постоянного возобновления и "повторения вперед", явлен нам во всей полноте уникальности и универсальности.
Рецензент:Литвин И.А.