Лермонтов в русской литературе. Проблемы поэтики.

Лермонтов в русской литературе. Проблемы поэтики.
Журавлева А.И.
/ М./ 2002/ 288
Книгу Анны Ивановны Журавлевой, профессора Московского государственного университета, бесспорно, можно отнести к заметным явлениям не только лермонтоведения, она занимает особое место и среди исследований, посвященных литературе первой трети XIX века, в первую очередь, поэзии.
Начать разговор об этой книге хотелось бы с суждения, выраженного А.И. Журавлевой в заключении, носящем название "Русская классика как национальная мифология". В XIX веке пантеон русского Олимпа, по мнению исследовательницы, составили литературные персонажи. Он лег в основу не только повседневной практики русского человека, но и стал "мифологией самой литературы, поставляя следующим поколениям писателей новый национальный материал художественной символизации и эмблематики" (С. 253). Рассмотренное с этой точки зрения, творчество Лермонтова интерпретируется как активное мифопорождающее начало русской литературы. Прежде всего речь идет о Печорине, относительно которого Лермонтов "отточил формулу", обозначившую явление, далеко выходившее за рамки литературы, - герой "нашего времени".
Судьба этого образа прочерчена в исследовании гораздо шире, нежели она обычно рассматривается в привычном ряду "лишних людей". В частности, влияние образа Печорина на массового читателя (образец для подражания) и массовую литературу (проза Писемского, роман М.В. Авдеева "Тамарин", повесть С.А. Бурачка "Герои нашего времени", роман В.И. Аскоченского "Асмодей нашего времени", водевиль И.Е. Чернышова "Жених из долгового отделения" и многое другое) - новый интересный аспект этой темы и материал главы "Печорин и печоринство в 1840 - 1850-е годы".
Отдельная глава - "Лермонтов и Достоевский" посвящена художественной рецепции Достоевского в связи с героем рефлексирующего сознания. Нельзя не согласиться, что истоки интеллектуального и психологического романа, основоположником которого в русской литературе справедливо считается Достоевский, лежат в романной прозе Лермонтова. Наиболее подробно эта мысль раскрыта на материале романа Достоевского "Преступление и наказание". Как это и всегда бывает, после того, как параллели указаны (а их обнаружено немало), наличие сходства кажется совершенно очевидным. Конечный вывод выглядит так: "Думается, не будет ошибкой сказать: Пушкин создал русский роман европейского типа, ибо его "повести" - это, конечно, сверхсжатые романы ("Капитанская дочка", "Пиковая дама"). Все, что объединяло русский классический роман с общеевропейским литературным движением, пошло от Пушкина. Но национальная неповторимость нашего романа, выразившаяся не в материале, а в самой его структуре ("диалектика души" и философско-психологический эксперимент), создавшие в мировой культуре понятие "русский роман", берет начало в "Герое нашего времени"" (С. 238).
Самому роману тоже уделено много места, но, как и везде в работе, А.И. Журавлева акцентирует внимание на аспектах, оставшихся незамеченными или получивших недостаточное освещение в лермонтоведении.
Очень интересно раскрывается мысль о том, что специфику лермонтовской прозы невозможно оценить без учета его поэзии, "лирической стихии", проявлявшейся во всем, что бы он ни писал - поэму, роман, драму. Более того, поэтичность прозы Лермонтова рассматривается как условие целостности всего романа. Так, в главе "Поэтическая проза Лермонтова" интерпретируется комплекс сквозных для поэзии Лермонтова мотивов гор, моря и звезд. С этой точки зрения, по мысли А.И. Журавлевой, в композиционном плане роман может быть уподоблен не циклу повестей, а лирическому стихотворному циклу. Внутри цикла мотивный рисунок выглядит так: "Бэла", "Максим Максимыч" и "Княжна Мери" - "горные повести", "Тамань" - морская, "Фаталист" - звездная. Философская и символическая содержательность доминантных мотивов, бесспорно, существенно углубляется за счет общего лирического контекста, продвигающего романные смыслы от топографической конкретики к поэтическим универсалиям.
По-новому представлен и генезис романа в аспекте творческого движения: поэзия - драма - роман. Именно драматический опыт, как полагает исследовательница, оказался решающим в создании образа героя времени. Открытие внутреннего мира личности - заслуга поэзии, но освоение "человека социального" по-настоящему произошло в драме. И здесь неоценима роль Грибоедова: в герое "Горе от ума" "сознание современного человека, которое обрело язык в лирике первых десятилетий XIX века, в драме воплотилось в буквальном значении этого слова" (С. 182). С этой точки зрения в главе "Путь к герою времени: лирика, драма, роман" рассмотрена драма "Маскарад" как среднее звено между "дневниковой" поэзией первой половины 1830-х гг. и первым психологическим романом.
Поэзии Лермонтова посвящена первая половина книги. Надо отметить, хотя и с запозданием, что (не без оснований) с настороженностью относясь к очень распространенному методу биографической интерпретации лирики Лермонтова, А.И. Журавлева исследует поэтику Лермонтова всецело в контексте поэтики всей русской лирики первой трети XIX века. И здесь тема "Лермонтов и современники" рассмотрена прежде всего через исследование поэтического языка этого времени, в частности, поэтического языка "московской школы", к которой можно отнести Лермонтова. А.И. Журавлева пишет: "Культурная оппозиция "московская / петербургская школа" резко осозналась и стала обиходной в рассуждениях о поэзии особенно в эпоху Серебряного века, когда она была подкреплена острой литературной борьбой <...> Возникновение этой оппозиции можно датировать 1820 - началом 1830-х гг." (С. 25). Лермонтов и круг любомудров, Лермонтов и поэты кружка Станкевича - вот аспекты этой темы, внутри которой анализируется формирование философской поэзии Лермонтова, его современников и продолжателей столь устойчивой традиции русской поэзии.
Более подробно, отдельными главами, представлена парность, обращение к которой в аспекте поэтического языка эпохи никак нельзя назвать традиционным: "Лермонтов и Шевырев", "Баратынский и Лермонтов", "Лермонтов и Венивитинов", "Лермонтов и Хомяков", "Некрасов и Лермонтов". Надо отметить, что все эти главы, помимо специальных аспектов, отраженных в названиях, представляют собой глубокий и очень интересный очерк истории русской поэзии и литературной жизни обозначенного периода. По подходу этот раздел о поэзии напоминает свободное дыхание исследований Л.Я. Гинзбург: широкое владение материалом, благодаря чему только и может быть точно определено место и роль каждого имени, тонкое чувство внутренних, зачастую вовсе не очевидных связей, масштабность научного мышления.
В предисловии А.И. Журавлева пишет о том, что в книгу вошли как новые материалы, так и переработанные статьи о Лермонтове, самые ранние из которых связаны еще с итогами работы в Лермонтовском семинаре, созданном В.Н. Турбиным в шестидесятые годы. В этом смысле нельзя не удивиться целостности книги, что, вероятно, объясняется не только общностью концептуальной основы, но и узнаваемым почерком, отличающим работы А.И. Журавлевой вне зависимости от того, о чем она пишет.
Рецензент:Литвин И.А.