Иванов (Фомин) В.

Семь бед

(публикуется впервые),

Глава: День за три

День войны, один из многих... Хотя что такое "много" на войне? Для кого-то это годы, сотни дней, для кого-то - десятки; для тех, кто сгорел в самолете или транспортной машине, не успев толком пересечь границу - даже не дни, а часы или минуты. Мгновения, за которые, как говорят, проходит перед глазами вся жизнь, все ее яркие события. Выражаясь казенным языком канцелярии - за каждый год войны начисляется три года трудового стажа. Но там, "за речкой", никто не говорил "год", говорили "день за три"...

***

Задача нашей группы состояла в следующем: установить на перевале отечественный пограничный охранный комплекс, запустить его и передать афганским пограничникам. Идея была хорошая: комплекс должен был помочь в борьбе с контрабандой оружия, наркотиками и прочей дрянью. Место для эксперимента тоже было выбрано удачно - вдалеке от населенных пунктов и больших дорог. Только не вышло. Наша группа быстро привлекла к себе внимание противника и оказалась втянутой в боевые действия, захватившие нас целиком. Мы находились на чужой земле, с непонятными нам законами, историей и языком общения. Все было не так, как дома. Даже элементарные укрытия - окоп и траншея - это не вырытые в податливой земле ямы, а многорядные колодцы и коридоры из мешков с песком, выложенные на не поддающейся взрывам скале.

Как-то рано утром я дежурил за связиста на аппаратуре поиска, дежурил потому, что наш единственный штатный связист погиб. А убили его примерно на двадцатый день нашей "маленькой войны". Дело в том, что на беду нам достались духи, прошедшие подготовку в каких-то зарубежных лагерях и потому хорошо знающие, что такое психологическая обработка противника. Поэтому, перед тем как обстрелять нас реактивными снарядами - РСами, они включали на нашей частоте радиоприема музыку - вальс из кинофильма "Мой ласковый и нежный зверь". Смолкают звуки вальса и летит первый снаряд. А надо сказать, что падающий на позицию РС ревет так непередаваемо жутко, что тот, кто его слышал хоть раз, не забудет этот звук до самой смерти. Благодаря простому, но действенному методу наш радист сошел с ума и однажды, во время простой перестрелки, кинулся вперед с криком "Ура!", за что и поплатился жизнью. Увы, на современное стрелковое оружие грудью бросаться нельзя - это равносильно самоубийству без всякого героизма.

К тому времени я сам наслушался этих вальсов совместно с РСами до легкого помешательства и в этот раз опять не удержался - заорал благим матом, сорвал с головы гарнитуру радиостанции, и, выскочив из дежурки, изогнулся в припадке мучительной рвоты. Ребятки мои кинулись по траншеям, наученные горьким опытом: если связист сбрендил - жди РСов по позиции. Урон от них был небольшой, но поберечься стоило. Хотя везло нам не только потому, что позиция была выбрана удачно - карниз скалы закрывал нас от прямого обзора и прицельного попадания РСов и прочей минно-взрывной дряни. Не жалея себя, нас прикрывали десантники из ДШББР (десантно-штурмовой бригады быстрого реагирования), в период редкого для них затишья делившие с нами патроны и питьевую воду, а в боевых операциях клавшие за нас свои головы, не щадя ни себя, ни врагов.

Когда кончился обстрел, меня как черт под руку толкнул: а сколько еще маяться с этими долбаными вальсами и ракетами? Может, сходить в "зеленку" да и передушить там всех, как кроликов? Почему-то о том, что нас самих там могут передушить быстрее, чем мы поймем, что это случилось, я тогда не думал. Просто взял двоих и рванул по обходной тропе к вероятному месту нахождения пусковой установки. Через полчаса бега мы достигли границы "зеленки", я оставил солдат, несмотря на их бурные протесты, на небольшом уступе у выхода с тропы, а сам, очертя голову и сжав автомат, полез к черту в зубы. Не зря афганские подобия лесов называют "зеленкой", никуда они не попали в сравнении с нашей тайгой - камней больше, чем деревьев. Хотя и там пришлось полазать вволю.

Искать иголку в стогу наверняка сложно, но если очень хотеть и примерно знать где, то получится. Так же вышло и со мной, но скорей всего просто повезло. Случайно я услышал духов раньше, чем сам на них напоролся. Припал к земле, прополз вперед и увидел веселую картину: сидят четыре паразита у пусковой и весело так треплются. Сначала перепугался я зверски и покрыл себя последними словами - это ж надо было удумать, полезть одному в "зеленку", тоже мне, супермен! Искал, нашел, ну молодец, теперь тебе легче? И как ноги будем уносить?

Но чем дольше я за ними наблюдал, тем больше злился, и злоба прогоняла страх. Эти субчики так уверовали в свою безнаказанность, что и не думали уносить ноги или заботиться о своей безопасности. Полежал я минут этак несколько, набрался наглости да и снял их всех одиночными выстрелами, благо сидели недалеко друг от друга. Всего один и успел огрызнуться длинной очередью из китайского АКМа, да и то высоко и в сторону. Как сидели, герои, так и полегли почти рядышком. Только стрелок сумел метнуться за пусковую, да у одного нервишки слабенькими оказались - успел шагов пять по открытому месту пробежать, даже карабин не схватил, так жить захотел. Полежал я минутку: тихо, только стонет трус недобитый, да еще один молча скребет пальцами по земле. Потом отполз по кругу в сторону, вскочил и бегом на поляну. Собрал оружие в кучку к пусковой, из автоматов и карабинов затворы вынул - с собой, ножом раненых добил. Привязал к пусковой три гранаты, к кольцу одной - линек подлиннее, поближе несработавший РС подкатил. Туда же - аппаратуру связи, передатчик импортный, предварительно со злости прикладом по нему шарахнув, спрятался за валун и - полетели клочки по закоулочкам.

Как выбрался к своим, полуоглохший и отупевший, - не помню, пришел в себя от того, что из руки у меня гранату без кольца выкрутили. Пока ребята меня на позицию доставляли, слегка очухался, способность соображать вернулась и такой страх придавил, что волосы дыбом. Больше всего на свете я боялся в плен попасть: никому не хочется, чтоб тебя живого на куски рвали или жарили. А тут сам сунулся, двоих солдат чуть ли не на верную смерть потащил, ну не дурак ли? Приволокли меня в модуль, раздели, а я говорить не могу, только трясет всего крупной дрожью.

Через некоторое время прилетел вертолет с нашим "куратором", старшим лейтенантом Марчуком и отделением десантников. Я окончательно в себя пришел, переоделся и вышел навстречу. Долго и сбивчиво, совсем не по-военному, объяснял Марчуку, что произошло. Слушал он терпеливо и молча, потом подумал долгую минуту и врезал мне в челюсть так, что метра два я пролетел да еще пару-тройку кувыркался. Таким ударам только завидовать можно - мастер.

Потом я сидел в комнате с примочкой на скуле, а он тигром ходил вокруг и по полочкам раскладывал, какой я осел. Выражался при этом так крепко, что если опустить нецензурные выражения, то получится, что он молчал. В целом же из его речи вытекало, что командир обязан думать, думать и думать, не терять головы, не лезть к черту в зубы, беречь и себя и людей, просчитывать обстановку и т.д., и т.п. Я вежливо и подобострастно кивал, не только из боязни опять получить по башке, но и потому что полностью был с ним согласен по всем пунктам. Сам не пойму, что на меня нашло? Эх, мне б не командовать, а самому подчиняться, глядишь, толку больше бы получилось. Если и дальше так пойдет, можно окончательно с ума спрыгнуть. Разнос завершился сомнительной похвалой за уничтоженную пусковую и пожеланием приобрести в ближайшем дукане на все имеющиеся деньги немножечко ума. Закончил старшой пламенную речь своей обычной фразой: "Не забывай, урод, что от тебя могут родиться красивые дети!"

За это время его скорые на ногу десантники под прикрытием вертолета сгоняли к месту стычки и принесли подтверждение и добычу - поврежденный взрывом карабин, уцелевший автомат, да пару снятых мимоходом германских противопехотных мин, которые мы приняли с благодарностью. То, что на месте взрыва никто не побывал, говорило не только о малочисленности группы, действовавшей против нас. Невооруженным глазом видны были наглость и беспечность. А происходит это от безнаказанности. Мы с Марчуком выслушали доклад старшего группы, думая об одном и том же. Потом он как-то виновато моргнул и развел руками: "Ну не хватает у меня людей! Да и далеко вы от нас сидите, ну что я могу?" Укорять десантников никто не собирался - не за что было. Они и так делали больше, чем могли. Поэтому я просто махнул рукой, обнял старшого и молчком повел к вертолету.

Когда улетели десантники, я собрался посмотреть забарахлившее зарядное устройство для батарей радиостанции, но тут подошел дежурный и огорошил вопросом: "Командир, обедать будешь?" Я глянул на часы и обалдело заморгал - три часа дня! Всего-то, а мне казалось, что день уже шел к концу... Тогда мы не знали, что это сумасшедшее утро подарило нам всем пять дней мира и относительного покоя перед последними двумя сутками кровавого ада, в котором растворилось столько жизней.

***

Мы занимались своей обычной работой - рвали окопными зарядами скалы, крепили столбы, тянули заграждение. Часть людей каждый день я выделял на укрепление оборонительных позиций поста. Война - это не только бои, это и непомерный, изматывающий своей монотонностью тяжкий труд, отсутствие элементарных удобств. А стычки с врагом вырывают из рядов не только друзей и стрелков, но и рабочие руки, "человеко-часы". А работа остается и словно прибавляется.

Скоро едва заметно, но все же изменилась обстановка в эфире: добавились пара-тройка незнакомых позывных, стали включаться в разговоры новые части сарбозов. Наша радиостанция работала только на прием, выходить в эфир без особой необходимости мы не имели права, а границы этой "особой необходимости" никто не определял. Марчук прилетал по графику раз в неделю, если его орлы не засекали активности в нашем секторе, так что приходилось только догадываться об изменении обстановки вокруг нашей горы. По всему выходило, что готовится крупная войсковая операция, и меня здорово беспокоило, не забудут ли нас прикрыть? Хорошо, если не забудут, черт бы побрал эту секретность! Все равно каждый дух в округе уже знает, что у перевала сидит непонятное подразделение шурави.

Еще через четыре дня операция началась, муравейник разворошили. Никто нас ни о чем не предупредил, передвижения войск в своем секторе мы не заметили. Поэтому пришлось чесать макушку и готовиться оборонять себя самим. Пройти к нам можно было с флангов: по узкой и извилистой обходной тропе слева и по относительно прямой и широкой дороге справа. Дорога была самым слабым местом. Можно, конечно, еще лезть в лоб, через карниз, но это самоубийство. Зато через этот проклятущий карниз можно получить мину или заряд из базуки. А в живых к тому времени оставался 21 человек, считая меня.

На пятый день беспокойного затишья я приказал прекратить плановые работы и усилил посты. Предосторожность помогла - вечером на наш секрет на дороге напоролась разведгруппа духов, человек пять. Было еще довольно светло, и ребята одного подстрелили, да похоже еще одного подранили. Духи бой не приняли, отошли, бросив убитого и почти не огрызаясь; по пути отхода остались пятна крови. Далеко их преследовать мы не рискнули. Когда я пробрался на пост, старший наряда Сашка, мой бессменный помощник и телохранитель, отвел меня в сторону и добавил беспокойства:

- Странные духи, командир, трое одеты в камуфляж, у всех автоматы. Отошли грамотно, без спешки и суеты, патроны зря не жгут.

Ночь прошла беспокойно, периодически наблюдатели засекали движение на дальних подступах, хотя близко никто не совался и обошлось без стрельбы. Спать мне почти не пришлось, издергался весь. К утру не выдержал, снял с обходной тропы "Фару" и, выставив ее на карниз, направил в долину. Умный прибор тут же поймал три цели, в разных секторах и на разной дистанции, и все довольно далеко. Сменившийся к тому времени и всю ночь болтавшийся со мной Сашка тихо выругался и спросил:

- Ты что, на Бродвей ее нацелил?

Я отправил его поднимать наших. Через минуту бесшумными тенями стали появляться солдаты, молча занимая места согласно боевому расписанию.

Едва забрезжил рассвет, когда на позиции начали рваться мины. Миномет бил снизу, со стороны долины. Без команды сработал расчет АГСа: две коротких очереди почти наугад, "перелет-недолет", и третья, длинная, накрыла минометную позицию духов. Нам достались только четыре заряда, все позади траншей. Практически тут же началась стрельба на обходной тропе и на дороге. Старшина с группой поддержки метнулся к дороге, самому слабому участку обороны. Еще через несколько минут в той стороне раздались два взрыва противопехотных мин, затем вспыхнула яростная стрельба - и все стихло. Посыльный (радиостанции "местной" связи уже давно не работали) передал, что духи группой более десяти человек сбили наш секрет на дороге на вторую линию обороны и остановились, напоровшись на мины. Подоспевшая группа поддержки выбила их обратно на дальние подступы. На тропе все стихло быстрее, там отбиваться было проще. Три-четыре автоматчика вполне могли удержать там до роты противника, и духи откатились, едва прощупав местность. Пока все шло хорошо, обошлось без потерь с нашей стороны, к тому же на дороге подстрелили четверых духов, да еще трое подорвались на минах.

Несколько часов все было тихо, но "Фара" и наблюдатели периодически засекали перемещения в долине. Затем неожиданно на дороге рявкнул гранатомет, гулко ударил взрыв осколочной гранаты и длинной очередью залился пулемет, как цепная собака лаем на недоступного вора. Мы с Сашкой бросились туда. Картина предстала весьма неприглядная: один дух смог прокрасться незамеченным в зону досягаемости гранатомета и всадил гранату прямо в середину ближнего к нему укрепления из мешков с песком. Троих наших разнесло в клочья и еще одному вспороло живот и оторвало обе ноги. Солдат был в сознании, помочь ему не могло даже чудо, и он это понимал. Вместе с волнами крови из изувеченного тела быстро уходила жизнь, и мы, согнувшись над другом, молча торопили этот уход. Он не просил добить его и даже не стонал, но в глазах была такая мука, что у всех до хруста сжимались зубы. Когда наступила смерть, Сашка закрыл ему глаза и спросил:

- Расслабились, бараны?! Духа-то хоть сняли?

Пулеметчик кивнул. Я оглядел позицию и подвел печальный итог: осталось шесть человек и один пулемет, второй был безнадежно поврежден взрывом.

Старшину с четырьмя солдатами я отправил подальше вперед, а сам с остальными снял оставшиеся мины и расставил их перед первой линией обороны, впрочем, без особой надежды на успех. Затем вернул старшину с группой и собрал "военный совет". По всему выходило, что связались мы с многочисленным, хорошо вооруженным и обученным подразделением. Духи знали толк в тактике и разведке, к тому же неплохо ориентировались на местности, хоть и пришли явно издалека и нас здесь встретить не ожидали. Судя по тому, что поддержки от десантников нет, отдуваться придется самим неизвестно сколько. Была, правда, слабая надежда, что духи оставят нас в покое и поищут более легкий путь. Старшину я оставил на месте и, вернувшись на основную позицию, отправил к нему еще пятерых, да двоих на тропу.

Ближе к вечеру духи опять попытались сунуться с двух сторон, но у дороги грохнул взрыв мины, и они даже не показались в виду постов. А на тропе обе стороны без успеха обменялись редкими выстрелами. Я решил чуть изменить позицию "Фары", чтобы попытаться с ее помощью ночью простреливать пару участков из пулемета. Но едва мы закрепили прибор на новом месте и включили его, что-то щелкнуло и от антенны полетели куски. Сашка пихнул меня на дно траншеи и выпустил вниз по склону короткую очередь не целясь, потом тут же нырнул сам. Верх мешка, из-за которого он стрелял, вспорола пуля - снайпер! Справа застучал пулемет, слева - АГС, ветер смерти пошел по склону, нащупывая засветившегося двумя выстрелами подряд снайпера. Согнувшись в три погибели, чтоб не видели снизу, я побежал к расчету АГСа, но когда до него оставалось метров десять, стрелок высоко вскинул простреленную голову и упал на оружие, заливая раскаленный ствол кровью. Второй номер, не отрывая глаз от видимого только ему одному в камнях места, отвалил в сторону тело, довернул ствол и выпустил три коротких очереди. Добежав, я увидел внизу разрывы гранат, оплетенные сетью трассеров пулемета и нескольких автоматов - там прощался с жизнью дорого обошедшийся нам снайпер. Для верности мы накрыли этот сектор еще раза три; после такой утюжки ничего живого там остаться не могло. Уцелевший солдат был легко ранен в руку, видимо, это был предсмертный выстрел духа.

Ночью я подсчитал потери, оставшиеся боеприпасы и оружие. Осталось нас шестнадцать человек, двое из которых ранены - одному на тропе отлетевшая рикошетом пуля пробила ногу, ходить он не мог, но держался хорошо. Духов мы уложили восемь, плюс наверняка убит снайпер, и подрыв мины на дороге - тоже чья-то жизнь. Пять - десять, был бы это футбольный счет, хорошо, а так... Единственная "Фара" и один из трех пулеметов уничтожены, патронов в избытке, но к АГСу осталось полторы ленты. Небогато, но жить можно. К середине ночи я приказал постам на тропе и дороге тихонько отойти на вторую линию обороны и сидеть там до утра, не подавая признаков жизни. Часа через полтора подкравшиеся духи забросали пустую позицию на тропе гранатами, но, поняв, что опростоволосились, быстренько отошли, даже не заминировав место.

Тут старшина подал идею сбегать по дороге на вылазку. Мы взяли с собой Сашку и втроем выдвинулись за минный рубеж. О предупреждении Марчука не рисковать как-то мало думали в тот момент. Было там одно местечко, где можно тихонько подсидеть любителей ночных прогулок. К тому же, несмотря на выучку духов, стоило посмотреть, кто круче пакости по ночам творить умеет.

Где-то после четырех показались смутные тени, ползущие от камня к камню, человек шесть. Старшина положил мне на плечо дрожащую руку и прошептал чуть слышно:

- В ножи?

Я покачал головой и поднял два пальца:

- Остальных гранатами.

Старшина сжал мне плечо и уполз назад, Сашка остался со мной, и мы замерли, затаив дыхание. Скоро подкралась головная двойка, шли грамотно, в отрыве друг от друга шагов на десять, от основной группы - на сорок-пятьдесят. Когда второй дозорный поравнялся с нами, Сашка еле слышно шепнул с земли:

- Тахта, бача!

Дух чуть присел и начал разворачиваться, когда я, привстав с корточек, прихватил его, зажав ладонью рот и одновременно втыкая в горло нож. Провернул клинок в ране, вытянул наружу, разрезая податливую плоть, подержал пару секунд трепыхающееся тело и мягко опустил на камни. Передний дух обернулся на громкий шорох и получил от старшины три быстрых удара ножом в легкие, не успев издать ни звука. Тут же мы схватили по приготовленной гранате, швырнули их в сторону подходящей группы, сразу после взрывов подскочивший старшина добавил в сторону поднявшихся криков еще пару, после чего мы, почти не таясь, бегом смылись на блок-пост, не забыв прихватить оружие и разгрузочный жилет одного духа и "укомплектованный" труп второго. Стрельбы вдогонку не последовало. Прибежав на пост, старшина скинул на землю труп, который нес на плечах, и мы увидели хорошо одетого и серьезно вооруженного воина, а не нищего патриота-крестьянина. Один из захваченных автоматов был наш, второй - китайский. "Лифчики" почти новые, в специальных гнездах гранаты, аптечки, запасные магазины, ножи. На убитом камуфлированная куртка не нашей расцветки, а рубаха, штаны и обувь традиционные. Лет примерно 35 - 40. Все оставленные нам предыдущие трупы тоже разного возраста и одеты по-разному, но экипированы примерно так же. Нет, все-таки не сарбозы-дезертиры, и не партизаны, а крепкая организованная банда, такие не отвяжутся. Лезут, гады, на рожон без страха, рискуют, но лезут.

Все это перечеркнуло наши надежды на счастливый исход, и к утру мы приготовились к последнему штурму. Сомнений в том, что враг повис на нас мертвой хваткой, не осталось. Я приказал оставить посты первой линии обороны - их явно не удержать - и закрепиться на второй, поближе к основной позиции. Все понимали, что противник теперь почти полностью знает наши возможности и утром нас сотрут в порошок, если не выручит десант. Но, обходя солдат, я видел в лицах все, кроме страха: азарт, возбуждение, спокойствие. Будто никто не верил, что сегодня умрет, хотя каждый умом понимал, что серьезного штурма нам не выдержать.

На рассвете прибежал посыльный с дороги и выдал новость, от которой у меня глаза вылезли на лоб - парламентер! Я добежал до поста, не чуя ног. Старшина сидел на переднем блоке второй линии обороны с карабином в руках, спокойно курил и не отрывал взгляда от поворота дороги, из-за которого мог появиться противник. Рассказ его о беседе с духом был краток. Нам предложили пропустить банду и за это оставить в живых, в противном случае пообещали заставить сожрать собственные кишки. На раздумье - полчаса. Все это сообщил довольно молодой и наглый тип на хорошем русском, явившийся на позицию с белым платком в руках. Я спросил, что ответили. Старшина засмеялся и сказал, что пообещал пристрелить вестника, если тот придет еще раз, даже если он обмотается в белую простыню целиком.

- Сижу вот, дожидаюсь, скоро время кончится. Надеюсь, ты не возражаешь?

- Против того, чтобы пропустить или чтобы пристрелить?

- А и так и так!

Я улыбнулся и сказал, что отпускать банду, конечно, не следует, а прибить наглеца не помешает. Азартный Сашка тут же начал биться об заклад на флягу воды, что дух второй раз не придет.

- Ты бы пошел к такой горилле повторно? Только за деньги и притом за большие!

Старшина действительно здорово смахивал на гориллу: огромного роста, сутулый, заросший, с первого взгляда видна дикая физическая мощь. Я отправил Сашку назад с указанием примерного времени штурма, потому как после убийства посланника атака могла начаться немедленно, отослал солдат во второй окоп, а сам лег к пулемету.

Точно в назначенное время из-за поворота появился тип с большим белым платком в поднятой руке. Старшина прильнул к карабину - и отброшенный тяжелой пулей калибра 7,62 человек, нелепо взмахнув руками, тяжело шлепнулся на землю. Я нагнулся над прицелом пулемета и замедлил дыхание в ожидании цели, старшина отложил карабин и поднял автомат.

Через пару минут сзади послышалось громкое, короткое покашливание АГСа и пулеметная стрельба - духи не рассчитывали на мирный исход, и у них была радиосвязь! У меня в прицеле тоже замелькали первые силуэты, над нами запели пули. Я подождал, пока атакующие выберутся на открытое пространство, и, поймав на мушку переднего, только поднявшегося для перебежки, выпустил короткую очередь. Дух еще кувыркался по земле, а в прицеле был уже следующий, затем еще, еще... Недалеко шарахнул взрыв, но гранатометчик стрелял из неудобного положения и промазал. Застучали скорыми одиночными выстрелами автоматы старшины и солдат из второго укрепления. Атакующие остановились, попрятались кто куда мог и принялись щедро поливать нас очередями. Я огрызался, не жалея патронов, больше пугая, солдаты по-прежнему били одиночными, тщательно целясь. Старшина опять взялся за карабин и, нимало не заботясь о плотной стрельбе духов, удачно снял приготовившегося к выстрелу гранатометчика, а за ним посшибал со скального выступа непонятно как забравшийся туда пулеметный расчет.

Кидавшиеся пару раз к лежавшему заряженному гранатомету духи тонули в пыльных фонтанах наших пуль и оставались неподвижными куклами на дороге. Сидя на высотке, в здоровенных колодцах из мешков с песком, мы находились в более выгодном положении, чем прячущиеся внизу за сомнительными камнями и скальными выступами нападающие, поэтому скоро им надоело такое положение дел и они стали отползать, оттягивая раненых и оставляя убитых. К тому времени утихла стрельба и на основной позиции.

Прибежал Сашка и сказал, что духи здорово давили на тропе и пытались подняться по склону в лоб, есть потери. Я оставил старшину собирать оружие убитых и поспешил на позицию. После подробного опроса постов мне стало страшно по-настоящему - выучка и количество членов банды превосходили все прогнозы. С отчаянной храбростью противник полез в атаку по склону горы, не обращая внимания на гранаты АГСа и пулеметный огонь. Частой стрельбой и перебежками они грамотно отвлекли внимание, и подобравшаяся с фланга по труднодоступному склону тройка расстреляла из гранатомета и автоматов крайний окоп. Итог - двое убитых и четверо раненых. Одновременно пост на тропе подвергся такому свирепому нажиму, что был вынужден отбиваться ручными гранатами, оттуда принесли двух тяжелораненых. По сравнению с этой бедой атака на дороге была детским садом, а мы-то считали тропу с основной позицией неуязвимыми!

Зарядов к АГСу не осталось, его разобрали и попрятали части по разным местам. Накрылся ствол у одного пулемета, а сменного у нас не было. Патронов к оставшемуся пулемету и автоматам по-прежнему было навалом, ручных гранат тоже много, плюс захваченный гранатомет, правда, с одной гранатой. Но вот люди...

В конечном счете противник оставил в зоне видимости на подступах около тридцати трупов, наверняка были и еще, плюс раненые. У нас - двое убитых и шесть раненых, из которых смерть смотрела в глаза еще двоим. Так нас осталось восемь здоровых, трое легко и трое тяжело раненых. Солдат, раненых в первый день штурма, я поставил в тот самый злополучный крайний окоп на склоне, казавшийся таким безопасным, но ставший могилой обоим...

Сидя на корточках в расстрелянном окопе, я крутил в пальцах автоматную гильзу и раздумывал: отводить все посты на основную или продолжать отбиваться на подступах. Сашка растолковал мою задумчивость по-своему и сказал успокаивающе:

- Да не казни ты себя, кто же знал, что порвется там, где крепко?

- Рвется, Саня, всегда там, где тонко. Я был обязан знать и предвидеть, а получилось - угадывал, да и облaжался. Ладно, ребят не вернуть, подступов не удержать. Все, вали к старшине, пусть отходит на основную.

Вернулись люди с дороги и тропы, рассредоточились по площадке, в огневых точках у самого жилого модуля, но так, чтоб поближе друг к другу. Старшина против такого перемещения не возражал, глянул только в глаза тоскливо и сказал тихонько, чтоб солдаты не слышали:

- Не сдюжим мы, командир. Может, их и не батальон, но уж больно много. А, ладно! Постреляем, сколько успеем.

Я только вздохнул:

- Подержимся, они уже второй день давят, торопятся. Видать, одна у них дорога - ни назад, ни в сторону, только через нас.

Мы еще раз прикинули, что знаем о противнике. Гранатометов у них было четыре, три уже у нас, но заряжен только один, а у нас гранат к нему нет. Пулеметов осталось два, третий - дрянь, итальянского производства, с полупустой патронной лентой, тоже у нас. Долго использовать его не удастся, наши патроны к нему не подходят, ленту добьем - и об угол. Миномет молчит: либо выведен из строя расчетом АГСа, либо нет зарядов. Судя по всему, первоначальный состав группы противника был сто - сто двадцать человек. Я и не представлял, что возможно собрать такую ораву, по сути даже не банду, а организованное армейское подразделение. Уложили мы примерно половину, но осталось еще много, ох как много!..

Подошел Сашка, глянул виновато:

- Умер один с тропы, так в сознание и не пришел. Второй тоже без сознания, вот-вот уйдет, ничего мы не сможем. Раны у обоих тяжкие, похоже, срикошетившими пулями - все внутренности в клочья.

Я только выругался, раны ребят я и сам видел. Старшина скрипнул зубами и спросил:

- Как остальные, стрелять могут?

Мы с Сашкой кивнули. Помолчав, Сашка сказал с горечью:

- Черт, неужели соседи не слышат, что у нас творится?

Я пожал плечами, а старшина ответил:

- Ты же слышишь, что везде тихо, может, основные силы на операции, может, еще что.

Стараясь не думать ни о чем, кроме предстоящей атаки, мы разошлись по позициям. Я лег в ближнем к выходу на дорогу, плохоньком - широком и мелком - окопе. Пристроился к непривычному итальянскому пулемету, переложил поближе автомат и пару гранат, рядом повозился и затих Сашка, сзади послышался рык старшины, урезонивавшего кого-то из перебегающих солдат. За нашей спиной был проход на перевал, столь необходимый духам и такой ненужный нам...

Большая группа духов высыпалась в зону видимости со стороны дороги, как черти из мешка. Не отвечая на выстрелы, одолев треть разделявшего нас расстояния, они начали рассредоточиваться по площадке, грамотно выбирали укрытия, падали за них и только тогда открывали огонь. Началась перестрелка. Я выловил прицелом зазевавшуюся тройку и нажал на спуск. "Итальяшка" забился в моих руках, словно отказываясь стрелять по своим бывшим хозяевам. Один дух проскочил, второй молчком ткнулся в землю, третий упал и начал крутиться, дико визжа. Сашка прицелился, выпустил короткой очередью остатки магазина, и он затих. Пока мы отвлеклись на перебегающих, двое духов подобравшихся к нам непростительно близко вскочили и побежали вперед, замахиваясь гранатами, остальные длинно застрочили по соседним окопам, прикрывая.

Друг долгие секунды меняет магазин, ребята из соседнего окопа связаны перестрелкой или не могут поднять головы под огнем. Не имея времени тщательно прицелиться, я довернул непривычный и потому какой-то корявый пулемет и открыл огонь, пытаясь скорректировать себя по фонтанам пуль. Мимо! Не прекращая очереди, я водил стволом, глупо промахиваясь на "пистолетной" дистанции... и вдруг проклятый "иностранец" выплюнул последний патрон и замолк. Дико крича от страха, я отшвырнул его, привстал и схватил автомат, видя, что не успеваю. И тут поднявшийся в полный рост Сашка выпустил от живота длинную очередь, до железки опустошив свежий магазин автомата. Он срезал обоих, но один успел швырнуть гранату. Сашка выпустил оружие и упал, увлекая меня вниз и накрывая своим телом. Ударили два взрыва: один у самого окопа, второй на месте падения духов. Я почувствовал, как судорожно дернулся заваливающийся на меня Сашка. Спихнув его в сторону, я привстал на колено, поднял автомат и врезал длинной очередью в сторону стреляющих, затем кинулся к Сашке. Он уже лежал на боку, морщась от боли - осколок гранаты или брошенный взрывом камень проделал длинную, но, к счастью, не очень глубокую кровавую борозду поперек его спины. Вновь заметил боковым зрением перебегающих врагов, помог другу устроиться, сунул ему в руки оружие. Между выстрелами он злобно материл меня, выбравшего самый мелкий окоп в мире и тех горе-саперов, что его устроили.

Тем временем противник подобрался к нам непозволительно близко, еще десяток метров - и войдет в наши ряды их живой клин, дистанция броска гранаты будет обеспечена и нам и им, тогда все, конец! И тут звуки боя перекрыл рев старшины: "Руби! Дави гадов!" Словно волна подняла сначала нас, а затем и духов, бросила навстречу друг другу в рукопашную. Щелкнули несколько неприцельных выстрелов с обеих сторон. Пули, выпущенные с желанием разорвать врага руками, прошли мимо целей. Набегая навстречу ненавистным фигурам в разнообразной одежде, я машинально поставил автомат на предохранитель и искал глазами первого противника.

Сблизились, вот он, мой! Разинутый в неслышном крике рот, расширенные в страхе и злобе глаза смотрят только на меня... Лязгнули, столкнувшись, автоматные стволы, я нырнул под удар и врезал прикладом снизу в печень, отшатнулся, перехватил автомат двумя руками за горячий после стрельбы ствол и обрушил его на голову противника, как дубину. Второй удар, на добивание - разлетелся приклад автомата, отскочила крышка ствольной коробки, треснул и рассыпался серо-кровавыми брызгами череп врага. Кровь стучит в висках, бешенство пеленой застилает глаза, мутнеет рассудок... Где, кто еще?! Вот он, справа, движется плавно, как в замедленном кино, автомат занесен для тычкового удара стволом в грудь. С доворотом изувеченным оружием по передней руке - и оба ствола на земле. Перехватил протянутую к горлу руку, удар правой в лицо на опережение, ногой в пах и ребром ладони сверху по шее, как кирпич на показательных выступлениях - хрясь! Выхватил из ножен клинок, вбил по рукоять в спину, вырвал с трудом... Сзади крик, голос знакомый, рядом никого. Обернувшись, вижу: мой солдат лежит на земле, закрыв руками разбитое лицо, над ним крепкий дух, его автомат долго поднимается для сокрушительного удара, к ним бежит старшина, весь в крови, с саперной лопаткой в руке. Перехватываю клинок за лезвие, взмах, попал! Дух вздрогнул, мой нож торчит из живота, автомат выпадывает на землю из слабеющих рук, лопатка старшины разрубает голову, как чурбак. Разум смолк. Сзади тень, прыжок в сторону, разворот - в поле зрения промахнувшаяся рука с ножом. Ногой снизу - и нож кувыркается в воздухе. Напрочь срывая ноготь, бью большим пальцем правой руки в висок врага, подсекаю ноги, тело падает, прыжок двумя ногами на голову. Следующий!

Крутится, крутится карусель, навсегда впечатывая кровавые картинки в память... Удары руками, ногами... Скользкие от крови пальцы, вырывающие гортани и выбивающие глаза. Клинки, стволы, приклады, проходящие в сантиметрах от извернувшегося тела, хруст ломающихся костей, треск лопающихся черепов, запах крови и пота, хрипы умирающих и над всем этим - вой! Звериный вой, единый вопль десятков обезумевших животных из породы людей...

Срывающийся, но зычный, родной голос старшины: "Отходим, все назад!" Выпустив свернутую шею, поднимаюсь с колен, оглядываюсь. В сторону дороги убегают несколько духов, им навстречу подходят свежие силы банды, открывают огонь, наши отходят. Тесня противника, мы добрались почти до карниза. Рядом с только что убитым врагом валяется автомат, наш. Хватаю и бегу за своими, проверяя, есть ли патроны в магазине. Старшина, припав на колено, бьет куда-то мне за спину длинными очередями. Перепрыгиваю два трупа - наш и афганец, лежащие в обнимку, как братья. Только рука афганца сжимает нож, вбитый по рукоять под лопатку нашему, а правая рука солдата намертво стиснула горло врага, пальцы левой - в глазницах, выдавленные глаза огромными мутно-кровавыми слезами застыли у висков... Развернувшись, ищу глазами стрелков противника, начинаю торопливо стрелять, прикрывая отход старшины. И мы и они лупим неприцельно, для острастки. Заговорил наш пулемет, и под его стук мы ввалились в окопы. Враг отступил из зоны видимости, стрельба стихла.

Тяжело проходило это опьянение кровью и ощутимой смертью. Я сидел на дне окопа, привалившись спиной к мешкам с песком, и тупо смотрел на свои окровавленные, дрожащие руки, словно видел их впервые. Появился скалящийся Сашка, голый по пояс, руки и грудь в засохшей крови, рана на спине уже перевязана.

- Лихо причесали мы их, командир, дали прикурить! Славненько вы со старшиной разгулялись, да и остальные преуспели: кто одного, кто двоих уделал. Мы только одного потеряли, у двоих порезы средненькие, да синяки-шишки, мелочь. Слабо им с пограничниками тягаться!

Подошел старшина, глянул осуждающе:

- Сдурел ты, командир. Мало тебя Марчук долбит! Какого хрена к черту в зубы лезешь и там крутишься? Еще пару минут и до Кабула добежал бы. Опять толком не помнишь ничего? В Союз вернешься - ложись в "дурку", нервы лечи. Ты пятерых убил, одного - броском ножа. Пулеметчик должен тебя водкой всю жизнь поить, это с него ты духа снял.

- А ты что, агнец божий? Ты ж того духа своим совком, как шашкой, разрубил, вот тебя пулеметчику и поить... - не узнаю свой голос, неприятно резкий, визгливый.

- Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит тот кукушку, - влез в разговор ехидный Сашка. - Сейчас остатки банды поднимутся по пустой дорожке, соберутся в кодлу, тогда поглядим, как у вас получится еще один раз в рукопашную подняться, чапаевцы недоделанные. А вообще, старшина отстает, он только с тремя справился. Видно, ты, командир, своей ощеренной беззубой пастью да кошачьим визгом всех духов распугал.

На самом деле меня никто всерьез в бою не воспринимал благодаря мелкому росту, зато на гиганта старшину лезли только самые сильные, а остальные просто бежали перед ним, отсюда и результаты рукопашной.

Шальной успех опьянил, раззадорил людей, а заодно и придержал от немедленной повторной атаки противника. У всех наших были веселые лица, будто с этой выигранной схваткой пришла победа. На время забыли смертную угрозу, и то хорошо. Мы обошли ребят, успокоили самых развоевавшихся, проверили оружие и вновь залегли по огневым точкам. Решили не занимать угловые позиции, а расположиться полукругом: так меньше шансов у атакующих сжать с нами дистанцию на флангах. Первоначальная позиция никуда не годилась, это ясно. Если бы не сообразительность старшины, да не относительная малочисленность и медлительная осторожность передового отряда атакующих, нас бы стерли еще первой атакой.

***

Последний штурм остался в памяти рваными кусками, до сих пор меня мучают воспоминания с белыми пятнами. Помню, как я кричал старшине, державшему у себя единственный трофейный заряженный гранатомет: "Слева, посмотри! Обходят!" Вижу, как он развернулся и поднялся во весь свой богатырский рост и всадил гранату прямо в изготовившийся пулеметный расчет духов, а потом упал, срезанный десятком пуль. Помню, как еще раз раненый Сашка бросился по открытому месту к штабелю приготовленных для установки опор, отсекая огнем духов, пробиравшихся к нашему пулемету. Пуля, как кинжалом, отсекла ему стопу правой ноги, но он дохромал на кости до штабеля, упал между бревен и открыл стрельбу. Его пули косили духов, как траву, и они перенесли основную часть своего огня на него. Скоро от их трассеров загорелся весь штабель, пропитанные креозотом и высушенные солнцем до звона столбы горели, словно облитый бензином хворост, но Сашка продолжал стрелять, не имея возможности даже выползти из своего погребального костра. Когда я попытался проскочить к нему, на меня навалились сразу двое солдат, спасающих своего бестолкового командира от неминучей, но такой желанной тогда смерти. Он так и сгорел живьем, без крика, продолжая стрелять до последнего. Даже когда он был мертв, патроны в его магазинах продолжали взрываться, отвлекая обезумевших от страха и безнадежности духов, и я видел, как их пули бьют в огромный костер, с дымом которого отлетела душа человека, столько раз спасавшего мою жизнь.

Помню, как упала мне под ноги граната, и я едва успел перекинуть ее за бруствер окопа, как я машинально считал патроны в магазине и количество отвечающих духам автоматов моих солдат. Вижу взрывы НУРСов на подступах и всплески крупнокалиберных пуль среди наседающих духов, выпущенные подошедшими вертолетами с десантом. Помню безразличие и спокойствие, когда раскаленный кусок железа врезался мне в живот, а сам я, отброшенный близким взрывом чужой гранаты, ударился о стену окопа, теряя сознание с одной мыслью: "Мои стреляют, значит живы..." Помню, как я пришел в сознание в тряском вертолете и спросил склонившегося надо мной десантника: "Кто жив?" Помню, как этот озверевший на войне мальчик-старик опустил глаза и, покачав головой, ответил: "Только ты..."