Зубов А.Е.

Статьи

(публикуется впервые),

Глава: "Актерский" режиссер Някрошюс ^new

Имя Эймунтаса Някрошюса сегодня окружено некоей театральной легендарной аурой. О нем говорят с придыханием, его творчество удостоено самых престижных премий, в том числе и "Золотой маски", его спектакли стали основой, наверное, уже томов театроведческих эссе, статей, исследований. Его авторитет не только в Литве, но и в театральном пространстве Европы непререкаем.

В рамках Пятого Международного Рождественского фестиваля Някрошюс показывает новосибирцам последний спектакль своей чеховской эпопеи - "Вишневый сад". Наши зрители в предыдущие фестивали уже видели "Трех сестер", разгадывали загадки пушкинских "Моцарта и Сальери". И вот - снова замкнутый и открываемый каждым по-своему театр литовского режиссера...

Ощущение значимости, легендарности события способствует и масштаб зрелища, спектакль идет больше пяти часов, с полным текстом А.П. Чехова; и без преувеличения звездный состав актеров - А. Петренко - Фирс, Е. Миронов - Лопахин, Л. Максакова - Раневская, В. Ильин - Гаев, И. Оболдина - Варя, И. Апексимова - Шарлотта, да и самые юные по возрасту актеры спектакля, судя по приведенному в программке "послужному списку", заметны на московских сценах, на экранах кино и телевидения. Случайных людей у Някрошюса нет.

Сразу хочется сказать о главном ощущении от спектакля. Основные его движители, создатели всего зрелища, источники и режиссерской мысли, и магнит для зрителей - актеры. Именно они позволяют очень неторопливому, подробному пятичасовому зрелищу быть не утомительным, именно они служат, как представляется, и отправной точкой, и итогом режиссерской фантазии. В этом спектакле, пожалуй, впервые со всей определенностью становится реальным понятие "современный актер". И дело здесь совершенно не в возрасте. Вполне солидный Алексей Петренко здесь один из самых юных по энергии, непредсказуемости, сиюминутности реакции. Актер - это от Бога, это уникальное сочетание технологической оснащенности и Личности, индивидуальности. Это гармоническое сочетание свойственно каждому актеру "труппы" Някрошюса, и каждый, играя общую историю, привносит в нее ярко выраженный свой пласт, слой, который во многом определяет и трактовку сюжета.

Какого-либо принципиально нового решения, оригинального прочтения пьесы, честно говоря, режиссер не предлагает. Да это, наверное, и невозможно, Чехова столько раз "трактовали", "открывали заново", что все возможные прочтения уже когда-то у кого-то были. Важнее, как сегодня увидел ситуацию гибели сада, прошедшей жизни, человека именно этот художник через именно этих актеров. И эта индивидуальность видения через актера присуща творчеству Някрошюса в полной мере. С полным правом можно сказать, что в "Вишневом саде" он выступает как именно "актерский режиссер", отталкивающийся от конкретной личности и в решении не только персонажа, но всего спектакля.

Самое интересное, что такой ход приводит и к заметному смещению акцентов в понятии "главный" и "второстепенный" персонаж". Становятся не просто заметны, а определяют историю фигуры, которые в списке действующих лиц находятся в конце. С самого начала ярко, эксцентрично заявляет себя Дуняша - Анна Яновская, с ее жаждой жизни, необычной, но внутренне оправданной клоунской жестикуляцией, интонацией. В ее отношениях с Яшей (Антон Кукушкин) - совсем не он коварный лидер-соблазнитель, она раскручивает их отношения со всей силой своего темперамента, и совершенно оправданно, что в финале Яша просто начинает бегать от нее, вместо легкой интрижки вспыхивает буквально "вулкан страстей", а женственно-пластичному, "стрррашно культурному" лакею Раневской такие чувства совершенно не свойственны. И героиня Яновской проживает на наших глазах целую жизнь, обретая взамен детской жажды любви, впечатлений взрослую мудрость, стойкость, человеческую цельность.

Варя Инги Стрелковой-Оболдиной запоминается чуть ли не как главная героиня спектакля. Ее мощная энергетика, проявляющаяся в первом же выходе с яростной "уборкой" дома, пронизывающая всё, что она делает, каждое слово, поступок, безусловно оправдывающая изломанные, экстравагантные жесты, приспособления, заставляет следить за ней все пять часов спектакля. Становится совершенно понятно, почему видимый всеми "роман" Лопахина и Вари не может стать семейным счастьем: два таких мощных лидера, две ярчайшие личности взорвут все вокруг, соединившись, не смогут уступить ни миллиметра пространства, ни слова в разговоре. Поэтому сцена их объяснения-прощания в четвертом акте проходит на пределе человеческой возможности выносить напряжение эмоций, еще секунда - и разорвется сердце или расколется сама земля под ногами. Порознь - невыносимо, вместе - невозможно...

О Евгении Миронове - Лопахине говорили, и многие, здесь невозможно не повторяться. Прекрасно воспитанное, "умное" тело, изумительная техника всего существа актера, который может всё (один его вокальный "номер" в начале спектакля, прожитый так невероятно легко, абсолютно чисто, виртуозно и совершенно, стоит целого спектакля!), и самое невероятное - предельность остроты жизни на всем протяжении действия! Он не отдыхает ни секунды, каждый выход его - предельная ситуация, каждое обращение к Раневской - главное событие жизни, он ее невыносимо любит, и с рыданием отчаянья звучит обвинение после продажи сада: "Зачем вы меня не послушали?". Покупая сад, он убивает и себя, становится взрослее, целеустремленнее, но что-то главное в нем, идущее от чистого, открытого маленького "мужичка", которого когда-то приласкала Раневская, гибнет под топором жизни, и он понимает это, но остановить жизнь, себя в ней не может.

Когда-то, в моем студенчестве, преподаватели мастерства актера приводили нам понятие "логика закономерной неожиданности", когда актер делает что-то совершенно противоположное ожиданиям зрителей, несуразное, а через долю секунды ты понимаешь, что именно это на самом деле и есть необходимое, закономерное для этого человека. Такая-то логика идеально представлена Е. Мироновым. При той предельности, экстремальности душевного напряжения, которую он выносит на сцену, оправданными, необходимыми становятся самые, казалось бы, экстравагантные приспособления - грелка на спине, умывание, нанятый "заместитель" для шутки. Невозможно представить ситуацию, которую Миронов не смог бы оправдать.

В великолепном владении жестом, телом не уступает Миронову Ирина Апексимова. Виртуозная техника актрисы сама по себе является произведением искусства - чего стоит одна только ее колода карт, "воображенная" руками и тем не менее являющаяся вполне видимой, реальной для нас, или точный прицел из палки в играющих "зайчиков", стремительный бросок за катящимися шарами на край авансцены!..

И даже совершенно эпизодический персонаж - Симеонов-Пищик, "потомок лошади, которую Калигула ввел в сенат", в исполнении Сергея Пинегина становится заметным, ярким, и его история с добыванием денег на проценты вырастает до сюжетной линии. Его "хоббитская" невысокая фигурка, мячиком прыгающая по дому, его перепуганные глаза, когда он вопит: "Деньги!!" и по-детски радуется, не то обнаружив потерю, не то разыграв присутствующих, его счастье по поводу умных англичан - спасителей...

Действительно, в этой истории нет второстепенных лиц. Фирс Алексея Петренко вовсе не развалина, как его часто играют, с самого начала истории он невероятно деятелен, он продирается через свой возраст, через плохо поддающиеся ноги, через непослушные губы, с трудом выговаривающие нужные слова, с огромной энергией. Он не просто заботится о пальто для Гаева или Ани, он выполняет важнейшее дело, он самый серьезный человек в этом семействе. А к концу спектакля силы покидают его, как заканчивается завод в механическом медвежонке. Всё медленнее движутся колесики, всё труднее сцепляться шестеренкам, тише, тише, и последнее, уже по складам, "недотепа"...

Как ни странно, менее всех развиваются, меняются на протяжении спектакля главные персонажи. Углублен в себя, изначально обречен Гаев - Владимир Ильин. Изысканная, эффектная Раневская смотрит на происходящее как бы со стороны, героиня Людмилы Максаковой, кажется, уже внутренне готова к гибели, к концу, и продажу сада воспринимает чуть ли не с облегчением - ну вот и все! Все кончилось...

Безусловно, Някрошюс как режиссер живет в мире символов, знаков. Многие из них узнаваемы, многие остаются личной ассоциацией художника. Именно перенасыщенность символического пространства отталкивает от него многих, других заставляет бесконечно разгадывать, что именно заложено в тот или иной знак, будь то зайчики под выстрелами ("Вышел зайчик погулять?"), детские "ходунки" из стульев, сад из флюгеров вместо самого вишневого сада. Возможно, это постоянное обращение к условным сигналам создает и некоторый рациональный холодок общей атмосферы спектакля, слишком много энергии зрителей уходит на разгадывание ребусов, на вопрос: "А что это значит?".

Но все же главным, захватывающим в этом спектакле остаются актеры. Они играют не текст, хотя он слышен до последней запятой. Они живут вторым, третьим планом смысла, и его они ощущают с такой невероятной остротой, с такой экстремальностью, ощущением последней грани, последнего шанса, что эта энергия последней попытки оправдывает самые неожиданные приспособления, жесты, решения. И, к какому бы лагерю ни причисляли Эймунтаса Някрошюса театроведы - символист, рационалист, кто-то еще, в "Вишневом саде" он проявил себя прежде всего как режиссер, идущий от Актера, раскрывающий Актера, создающий свой спектакль вместе с Актером.

Александр Зубов