Плеяда 42

Спектакль "Эдип-царь" петербургского театра на Литейном завершает театральную программу Пятого Рождественского фестиваля вполне закономерно. Он как бы собирает все тенденции сегодняшней российской сцены, максимально законченно выражает то, что сегодня называется лучшим спектаклем. Не случайно работа режиссера Андрея Прикотенко была отмечена сразу двумя крупнейшими театральными премиями России - "Золотой маской" и петербургским "Золотым софитом".

Миф об Эдипе, лежащий в основе пьесы Софокла, - один из основополагающих, базовых сюжетов мировой культуры. Как и библейские сюжеты, древнегреческие мифы, по сути, являются основанием и литературы, и драматургии, и поэзии, и живописи, и скульптуры, и философии. Тема человека и рока, судьбы и попытки противостоять предначертанному - это основа мифа об Эдипе.

Эдип, царь греческого города Фивы, встревожен обрушившимися на его народ бедствиями, мором, болезнями. Дельфийский оракул возвещает ему, что нужно изгнать из города человека, убившего прежнего властителя, Лая. Эдип начинает расследование, и оно приводит к страшному для него открытию: он сам - убийца. Но мало того, Лай был его отцом, а его жена Иокаста, на которой женился Эдип после гибели прежнего царя, - его мать. И тяжкие прегрешения Эдипа - отцеубийство, кровосмесительная любовь к матери - были уже предсказаны еще до его появления на свет. Все - и Лай, и Иокаста, и сам Эдип - пытаются изменить предписанный ход событий, избежать ужасной судьбы. Но Рок неумолим, и сбывается все, что было предначертано.

В произведении Софокла поистине гениально выстроена интрига. Каждый, с кем встречается Эдип, открывая истину, хочет опровергнуть пророчество своей вестью, каждый - и гонец, и пастух, спасший младенца-Эдипа, и Иокаста - приносит ему радостное известие, вроде бы опровергающее пророчество. Но каждое известие становится еще одним подтверждением неизбежности Рока. И в момент окончательного открытия истины Эдип лишает себя зрения, прозрев, он ослепляет себя, не в силах ни смириться с судьбой, ни бороться с ней.

Удивительна сила этого мифа, уже многие тысячи лет волнует художников титаническая фигура Эдипа, бросающего вызов Судьбе, Року и гибнущего в схватке, но остающегося Человеком, равным божественным силам. К этому мифу театр обращался и будет обращаться всегда, как и к трагическому выбору Антигоны, и к неразрешимой трагедии Федры, и к судьбе Электры и Ореста.

И вот - новая попытка, новое прочтение, новое открытие Софокла. Открытие, ибо каждый художник ставит известное произведение, что-то в нем обязательно открыв, найдя свое, именно им увиденное в давно знакомом тексте.

Спектакль действительно очень хорош. Два часа напряженного действия проходят на одном дыхании. Прекрасная тройка молодых актеров - Ксения Раппопорт (актриса театра Льва Додина), Тарас Бибич и Игорь Ботвин - могут, кажется, все. Они с цирковой легкостью летают по сцене, мгновенно замирают в скульптурно выстроенной позе античной статуи, виртуозно владеют голосом, создавая целую галерею "портретов". Им веришь и в веселой игре начала спектакля, шутливого пролога, вызывающей в памяти пролог к "истории Гонзаго" в шекспировском "Гамлете". Они убедительны и в трагической оценке Эдипом и Иокастой свершившегося предначертания, подробной, глубокой, проявляющей внутреннюю глубину в законченной пластической форме.

Художник спектакля Эмиль Капелюш нашел очень легкое, игровое и вызывающее свободный полет ассоциаций решение пространства сцены. Круглый ковер в центре сцены, несколько камней, становящихся то будущей могилой, то игровой деталью в руках актеров ("кувшин-корзина", с которой и в которой мастерски играют исполнители), то неким алтарем. И - висящие в глубине сцены то ли камни, то ли меха с вином, то ли аналоги дамоклова меча, того самого Рока, который не мешает игре, но всегда присутствует над человеком, как напоминание о вечном, о судьбе, о том, что все предначертано. И иногда вздрагивают эти камни, заставляя откликаться нас, напоминая о высшем. Замечательна фактурная и цветовая гамма сценографического решения, это именно Греция, как ее представляют даже те, кто никогда не был на берегах Эгейского моря. И еще один пласт присутствует в сценографическом и режиссерском решении истории Эдипа - как ни странно, Грузия, "черноморская Эллада". И они прекрасно дополняют и обогащают друг друга - камни Акрополя и кавказские бурки, чистота гекзаметра и интонации грузинского многоголосия. Есть в спектакле и замечательные, умные и веселые "для знатоков штучки", например, гонец из Коринфа тащит на спине огромную колонну. Он с ней играет, сама по себе эта деталь с удовольствием встречается залом. А знатоки, узнающие в колонне черты именно коринфского архитектурного ордера, радуются вдвойне, разгадав "ребус" художника.

Хотя ревнители традиционного, охранительного отношения к классике, да еще к такой однозначно, концентрированно трагической, как трагедии Софокла, могут нахмуриться, увидев в спектакле и веселую игру, на грани пошлости (но эту грань не переступающую!), и легкие, изящные танцы, и актерские "игрушки", однако одаренность режиссера и актеров переубеждают, они создали такое заразительное зрелище, что им хочется верить: да, можно и так, можно и "играть в Софокла". И зал подтверждает это долгими, благодарными аплодисментами.

Одним словом, безусловно, хорошо, интересно, талантливо, ярко... Только... только... А что же "только? " Почему же все-таки остается после спектакля маленькая капелька не то разочарования, не то недоумения, не то растерянности? В чем, собственно, дело? Чего тебе еще не хватает? Сюжет ясен? - ясен, все по тексту, даже не знающие мифологии все поймут, тем более, что программка спектакля заботливо снабжена микрословариком для малограмотных - кто такая Артемида, что такое Фивы, Дельфы. Захватывает? - да, внимание почти никогда не рассеивается, все два часа меня очень профессионально ведут по цепочке талантливых находок, придумок. Техника театра высокая? - безусловно, во всех своих компонентах, и сценографических, и технических, и актерских, ощущение, что эти люди, и те, что на сцене, и те, что за сценой, действительно могут все. Так чего же еще?

У Аристотеля в дошедшей до нас части "Поэтики" рассматривается понятие "катарсиса", что приблизительно можно перевести как "очищение через сострадание, потрясение". Наверное, в жизни каждого человека, причастного к миру искусства, были спектакли, концерты, фильмы, которые потрясали, заставляли замереть, по-новому воспринять мир вокруг, себя в этом мире. Именно в таком воздействии - непреходящая сила театра, искусства вообще. Мы идем в зрительный зал не узнавать новое, как бы часто ни сравнивали, вслед за Гоголем, театр с кафедрой. Мы идем не за развлечением даже, хотя этот компонент - зрелищности, яркости - необходим сценическому искусству. Мы идем за потрясением. Именно глубоким воздействием на душу человека, очищением через переживание всегда был знаменит русский драматический театр в своих лучших проявлениях. И в последнее время невольно ловишь себя на мысли: театр стал ярче, совершеннее, умнее, технологичнее во всем. Но секунды забвения себя, затаенного дыхания, именно потрясения, катарсиса - все реже, реже...

Тому есть множество причин. Ритм жизни принципиально ускорился, некогда, на спектакль "забегаем", не отключая сотовые телефоны, литературу школьники познают через красиво изданные "конспекты" Толстого, Пушкина, через Интернет. Лозунг, выдвинутый еще героем Маяковского: "Сделайте нам красиво! " - стал программой мастеров сцены. Все спектакли Рождественского фестиваля очень красивы, совершенны с технологической точки зрения. Поголовная телевизионизация мира - факт, всерьез влияющий на сферу искусства. Надо развлечь, удивить, удержать у экрана или сцены, и сделать это надо быстро, пока зритель не начал "переключать каналы". Какими средствами - дело второе, а может быть, и третье. Несколько лет назад, после пуританских десятилетий, модно было раздеваться. Необходимо или нет - обязательно обнаженное женское, потом мужское тело, иначе "несовременно". Знак сегодняшней атмосферы - дым, туман на сцене. Во всех (даже забавно!) спектаклях - таинственное, многозначительное облако, выплывающее из-за кулис, создающее сценический эффект космического, астрального пространства, сложности, глубокомысленности. Но порой кажется, что это только эффект, а не глубокомысленность, знак тайны, а не тайна художника на самом деле. Музыка, которая порой подменяет актеров, захватывает, но не доходит до души, до психологического пласта зрителя. Если эту тенденцию телевизионности в искусстве, технической загруженности при облегченном содержании мысли, эмоции развить до логического предела, получается жанр, который не случайно сегодня, пожалуй, главенствует в системе ценностей театра - мюзикл. Их стало много, они "раскручены", известны. Не все зрители страны знают, что поставил Марк Захаров, над чем работает Някрошюс, что такое "Эдип-царь". Зато "Нотр-Дам", "Чикаго" - знают все. А мюзикл - это и есть блестящая форма, высший уровень техники актера, последние достижения прогресса в сценографии, ритм, неожиданность находок. Мысль, глубинное проживание? Ну, что ж, кое-чем в погоне за зрителем придется и поступиться!

Есть и противоположное, вроде бы, но по сути то же течение - элитарность, создание своего мира. Если великие мастера прошлого беспокоились о том, чтобы быть понятыми, чтобы их мысли, ощущения дошли до зрителя, то сегодня художник гордо заявляет: "Я самоценен, меня не интересует мнение зрителя, мои ассоциации, мои душевные связи доступны только мне! ". И возникает спектакль-ребус, когда зритель с интересом разгадывает, что же хотел сказать режиссер таким решением, почему так странно решает роль актриса, зачем эти странные штуки на авансцене понадобились художнику? Зритель мыслит, чувствует сопричастность чему-то современному, передовому. Но в этих интеллектуальных упражнениях душа его остается на втором плане, не она - предмет заботы мастеров сцены. Представители зрелищного, "мюзиклового" направления - развлекают, представители элитарного - загружают, но и те, и другие по большому счету зрителя, кажется, не уважают как равного, как "со-Художника", со-Творца.

И тут же ловишь себя на мысли: а может быть, все это - возрастное брюзжание: "Вот раньше, бывало"? Может быть, переизбыток впечатлений человека, видевшего довольно много спектаклей и просто пресытившегося? Ведь на спектакли фестиваля приходят тысячи людей, смотрят, переживают, восхищаются, да и вне фестиваля проблема заполнения зала не остро стоит перед труппами, люди идут в театр. Но в свое время Г.А. Товстоногова спросили: "На какого зрителя Вы ставите свои спектакли, кто в зрительном зале? " Георгий Александрович ответил: "На самого себя. Я считаю, что в зале будут сидеть люди моей эрудиции, моего воспитания, моих взглядов на жизнь". И сегодня хочется, чтобы со сцены к нам обращались художники и профессиональные, и все умеющие сделать, и оснащенные всеми возможными средствами. Но и - мыслители, Личности, видящие в произведении больше, дальше меня, зрителя. Равенство в сегодняшнем восприятии жизни - стремительном, деловом, электронном - не поможет режиссеру, художнику, актеру. Они должны быть дальше меня, умнее меня, душевнее меня. Раньше их называли - "Властители Душ"...

P.S. А говорят, что мюзикл как жанр начинает терять популярность. К чему бы это?..

Александр Зубов