Распопин В.Н.

Очерки истории зарубежной литературы. Литература Древней Греции

Новосибирск. "Рассвет", 1997

Глава: Боги и люди (От Миноса до Эзопа). Солнце античной культуры

Вопросы к главе

Вспомнив содержание, попробуем теперь задуматься над некоторыми особенностями поэм.

Тем из вас, кто знаком с произведениями устного народного творчества (былины, песни, сказания, мифы), прежде всего, бросится в глаза схожесть с ними гомеровского эпоса: постоянно повторяющиеся эпитеты ("многошумное море", "хитроумный Одиссей", "быстроногий Ахилл"); бесконечные длинные повторы, напоминающие слушателю, который ведь не мог, как мы с вами, перелистать страницы книги, чтобы вспомнить, что произошло в предыдущей главе (таких повторяющихся строк, кстати, в обеих поэмах насчитывается 9253, что составляет третью часть их общего объема); общая неторопливость, кажущаяся затянутость произведения; достаточно явная зависимость от народных сказаний. Так, например, Одиссей, конечно же, литературным происхождением своим обязан герою сказки о возвращении супруга. Об этом рассказывает А. Боннар:

Муж уехал в длительное путешествие. Останется ли ему верна жена и узнает ли она его по возвращении - таков основной мотив античной сказки, встречающейся одинаково в скандинавских сагах и "Рамаяне". (Древнеиндийская эпическая поэма.) Муж возвращается постаревшим или переодетым, его узнают по трем признакам, удостоверяющим его подлинность. Эти признаки в разных легендах варьируют. (А. Боннар. Греческая цивилизация. Т.1. С. 85.)

А теперь присмотримся повнимательнее, и обнаружим отличия авторского произведения от произведений устного народного творчества.

Прежде всего вместе с А. Боннаром закончим разговор о связи "Одиссеи" со сказкой о возвращении супруга.

В "Одиссее" можно легко уловить все три признака той версии, которую знал Гомер. Только супруг способен натянуть лук, который ему принадлежал. Лишь он один знает, как было устроено супружеское ложе. И, наконец, у него на теле есть рубец, известный только жене; в легенде этот признак идет в последнюю очередь, потому что по нему супруги окончательно узнают друг друга. Такова вероятная последовательность признаков в легенде, служившей канвой Гомеру. Он их использовал в трех самых драматических сценах поэмы, но переместил их последовательность, изменил значения и несколько переделал обстоятельства. В народных сказках три события обычно следуют одно за другим. Такой троекратный повтор вводится как прием, стимулирующий наивное внимание. Гомер же, вместо того чтобы усилить впечатление от повторения, разнообразит, насколько ему удается, обстоятельства трех признаков. Для того, чтобы супруги узнали друг друга, Гомер прибегает лишь к признаку супружеского ложа, в той восхитительной сцене, где Пенелопа, чтобы рассеять свои последние сомнения, подстраивает Одиссею ловушку. Она приказывает Евриклее вытащить ложе из спальни. Одиссей вздрагивает. Он когда-то сам сооружал брачное ложе и вытесал его из пня маслины, корни которого держатся вземле. Ему поэтому известно, что отданное распоряжение невыполнимо, если только какой-нибудь негодяй не подсек пень у основания. Сказав об этом Пенелопе, он тем самым дает ей возможность окончательно его опознать. Испытание с луком использовано в большой сцене состязания с женихами. Они узнают его после того, как он натягивает лук и направляет его в Антиноя - никто другой не смог этого сделать. После этого он гордо себя называет. Первая из трех по порядку примет - шрам на теле - используется в сцене совершенно неожиданно как для нас, так и для самого Одиссея: по нему его узнаёт старая служанка Евриклея, которая моет ему ноги, - это вызывает большое смятение и грозит опрокинуть весь хитро задуманный план Одиссея. Так искусство Гомера обогащает живыми подробностями, неожиданными и разнообразными, те элементы, которые он получил... из сказки о возвращении супруга. (А. Боннар. Греческая цивилизация. Т. 1. С. 85 - 86.)

В чем еще проявляется художественное мастерство Гомера? Прежде всего, в искусном общем плане поэм и высокой художественной технике их автора, позволяющей даже недостатки превращать в достоинства. Что касается искусного плана поэм, то его отмечал еще Аристотель в своей работе "Поэтика", сообщая, что содержание каждой поэмы сосредоточено не только вокруг одного героя (Ахилла и Одиссея), но и вокруг одного действия. Так, в "Илиаде" все сводится к гневу Ахилла; в "Одиссее" - к преодолению героем гнева Посейдона и возвращению его на родину. В обеих поэмах, действие которых укладывается соответственно в пятьдесят и сорок дней, есть эпизоды, представляющие собой ретроспективный взгляд на предшествующие события. Таковы, например, перечисление сил противоборствующих сторон характеристика главных героев греческого стана и др. ("Илиада"). В "Одиссее" же, как было сказано выше, ретроспектива - главный прием, ибо подробный рассказ о многолетних испытаниях и странствиях главного героя вкладывается в уста самого героя на пиру у царя Алкиноя.

В литературоведении существует часто применяющийся к различным шедеврам штамп - "энциклопедия": "Евгений Онегин" - энциклопедия русской жизни", "Гаргантюа и Пантагрюэль" - энциклопедия смеха" и т.п. Поверьте, в этом есть немалая доля истины. Как еще можно охарактеризовать дилогию Гомера, если в ней, как в зеркале, отражена вся жизнь, все сознание древнего человека?

"Творение Гомера есть превосходнейшая энциклопедия древности", - писал в своем "Предисловии" к переводу "Илиады" Н.И. Гнедич. И пояснял далее: "Гомер не описывает предмета, но как бы ставит его перед глаза: вы его видите. Это волшебство производят простота и сила рассказа".

В чем же это волшебство?

В непосредственности восприятия мира, в той, по словам Д.С. Мережковского, совершенной простоте, "которая делает произведения искусства, подобные "Илиаде" Гомера, "Прометею" Эсхила, "Божественной комедии" Данте, завершающим выражением духа народного, как духа всемирного." (Д.С. Мережковский. Л. Толстой и Достоевский. Вечные спутники.- М.: Республика, 1995. С.67.)

Эта-то простота, эта непосредственность, как ни странно, оказываются богаче всякой образованности и усложненности, позволяют, говоря о частном, личном, единичном, о судьбе Ахилла или Одиссея, увидеть в них общее, типическое, человеческое даже там, где действуют Зевсы или Афины. Вот это единство человеческого в сочетании с индивидуальным своеобразием и есть реализм, естественный, стихийный пока еще в отличие от более позднего, сознательного, культивируемого как литературное направление.

Гомер ярко и сочно, поэтично и реалистично рассказывает нам о жизни и быте древних: в "Илиаде" главным образом о быте военном, в "Одиссее" - преимущественно о мирном.

Реалистичность поэм была подтверждена в XIX - XX веках археологами, среди которых особая слава по праву принадлежит гениальному любителю, Генриху Шлиману (1822 - 1890), разбогатевшему купцу, с детства влюбленному в поэмы Гомера и мечтавшему найти Трою. Шлиман нашел ее и доказал всему миру, считавшему троянскую войну легендарной, что все это - факт истории и что Гомер, следовательно, не гениальный выдумщик, а великий реалистический поэт. Жизнь Шлимана сама по себе - поэма. О нем написано множество научных трудов и художественных книг. Одну из наиболее интересных и доступных, книгу немецкого писателя Г. Штоля "Генрих Шлиман: Мечта о Трое", я настоятельно рекомендую прочитать всем, кого заинтересовал наш разговор. (Серия "Жизнь замечательных людей", издательство "Молодая гвардия", М., 1991.)

Итак, Гомер поэтично и правдиво рассказывает нам о жизни древних. О чем же узнаём мы из его рассказа? Об очень и очень многом: о том, какими представляли себе богов древние, о том, какое носили оружие, как пировали и женились, как воспитывали детей и как умирали, какой была мебель, посуда, даже о том, как назывались их города и поселения, ведь, как пишет в цитировавшейся уже статье В.Н. Ярхо, "из упоминаемых в каталоге кораблей 164 географических названий почти девять десятых могут быть соотнесены с городами и поселениями микенской Греции".

Узнаём мы в поэмах Гомера и некоторых старых знакомых. Ну разве не напоминает нам Ахилл Гильгамеша и своей статью, и непобедимостью, и буйством своим, и наконец, своей дружеской одержимостью к Патроклу? Странствия Одиссея тоже имеют свой прототип в еще более древней литературной традиции - в древнеегипетском рассказе "Потерпевший кораблекрушение". Все сказанное, впрочем, вовсе не означает, что Гомер знал произведения своих предшественников. Дело здесь опять-таки в типичности, в том, что литература есть зеркало действительности, а в действительности с древнейших времен и до наших дней не так уж много изменилось. Во всяком случае, в человеческих поступках, в коренных мотивах его поведения.

В то же время, рассказывая вечное и уже знакомое нам, Гомер многое видоизменяет. Прежде всего, несмотря на обилие богов и их поступков (чаще хотелось бы сказать - проступков), в поэмах Гомера заметно стремление разделить божественное и человеческое, устранить сказочные, мифологические черты из рассказа о действиях героя. Или, по крайней мере, сделать их как бы параллельными. Ведь в самом деле, можно объяснить историю с троянским конем вмешательством Афины, а можно и природным умом и хитростью Одиссея и т.д. И если действия Гильгамеша с божественным промыслом связаны неизбежно, то действия того же Ахилла (или Одиссея) отличаются уже гораздо большей самостоятельностью. Да, боги несомненно еще очень много значат в судьбах древнегреческих героев, но еще больше, пожалуй, значит для них судьба, или точнее доля (мойра), "выделенная в жизни каждому человеку, появившемуся на свет и вынужденному рано или поздно его покинуть". (История всемирной литературы. Т.1, с. 321.)

Обратимся вновь к статье В.Н. Ярхо. Вот что говорит он об отношениях между героями и богами у Гомера и как он объясняет первые ростки психологизма в эпических поэмах:

Гомеровскому мировоззрению еще совершенно чуждо представление о богах как высшей силе, призванной судить и карать человека за преступления против нравственности. Гомеровские боги отличаются от человека только бессмертием и физической силой, в отношениях же между собой и с людьми руководствуются отнюдь не требованиями справедливости, а личными симпатиями и антипатиями. Гнев бога, оскорбленного похвальбой или неповиновением смертного, опасен, но в остальном срок жизни человека на земле, предопределенный безучастной судьбой, не зависит от его поведения. Только в более поздней "Одиссее" наблюдаются зародыши религиозно-этической проблематики: боги, хотя и не вмешиваются непосредственно в судьбу спутников Одиссея или женихов Пенелопы, стараются все же предостеречь их от позорных, нечестивых поступков, а гибель женихов расценивается в поэме отчасти как божественная кара за нарушение ими древнего закона гостеприимства и оскорбление домашнего очага Одиссея. Относительная неразвитость общественных отношений порождает еще одну форму божественного вмешательства в поведение героев: с его помощью объясняется внутреннее состояние человека. Так... Ахилл, раздраженный нападками Агамемнона, готов уже броситься на него с обнаженным мечом, как вдруг спустившаяся с Олимпа и видимая только одному Ахиллу Афина хватает его сзади за кудри и передает ему желение богов: он может как угодно бранить Агамемнона, но поединка между ахейскими героями не желают сочувствующие им боги. Легко понять смысл этого эпизода и без вмешательства Афины: разгневанный Ахилл в последнюю минуту видит, каковы могут быть последствия его поступка и, смиряя себя, опускает меч в ножны. Однако эпическому певцу еще недоступно изображение такого сложного психического акта, каким является борьба между аффектом и расудком; в эпосе нет еще даже понятия, обозначающего совокупность психических свойств и проявлений индивида ("души") как единое целое. Больше того, психические свойства нередко трактуются как нечто отдельное от человека, существующее в нем самостоятельно и потому открытое для воздействия внешних сил, в частности богов, которые могут "вложить" в "дух" человека отвагу, мужество, желание, а могут "погубить", "повредить", "изъять" у него разум. Воздействие богов на человека есть, таким образом, не что иное, как передача через внешнее внутреннего состояния героя: Гомер не изображает аффект как психический акт, он стремится объяснить его внешним, чаще всего божественным вмешательством. С этой особенностью художественного мышления эпического автора связано и преобладание в передаче психического состояния человека внешней симптоматики: при волнении или страхе у гомеровского героя дрожат и слабеют ноги, стучат зубы, прерывается голос, дыбом вздымаются волосы, бледнеет лицо и т.д. Тонкая наблюдательность Гомера в изображении внешних проявлений чувств облегчает читателю восприятие характеристики героя. Исторически подобная ограниченность художественных возможностей эпоса вполне объяснима: хотя в эпоху позднего родового строя уже начинается выделение личности из первобытного коллектива, ее обособление еще не достигло того уровня, когда внутренний мир человека мог бы представлять самостоятельный интерес для эстетического сознания. Эта особенность является, однако, источником высокой и своеобразной художественной ценности эпоса древних греков. (Там же. С. 321-322.)

Психологизм, еще не известный Гомеру, или едва-едва прорастающий в сознании древнего автора заменяется высокой степенью типизации и одновременно художественности. Все герои Гомера прекрасны, сильны, отважны. Но каждый прекрасен по-своему, у каждого есть своя неповторимая черта: Ахилл необуздан, прямодушен и честен; Агамемнон - тщеславен; Одиссей осторожен и хитер; Гектор, несмотря на то, что он - вождь противника, справедлив и благороден; Нестор - одновременно мудр и, как многие старики, болтлив; Приам - мягок и сердечен; Телемах (он ко всему обрисован еще и в процессе возмужания, личностного роста) - идеальный юноша, своего рода представитель будущего народа; Андромаха и Пенелопа - образцы верности мужьям, истинные хранительницы домашнего очага. Их противоположность - Елена. Она - участница обеих поэм. И если в "Илиаде" - это сначала женщина, опьяненная страстью, а потом разочаровавшаяся в своей любви, то в "Одиссее" - это уже совсем другой человек, человек, скорбящий о тех тысячах соотечественников, которые погибли из-за ее ошибки. Таковы образы главных героев поэм Гомера, цельные, простые, наивные, глубоко индивидуальные и в то же время типические, даже всечеловеческие, как та же Елена, в которой впоследствии многие поэты будут стремиться отыскать идеал вечной женственности.

Чтобы оценить гений Гомера, - пишет А. Боннар, - следует прежде всего сказать, что это великий, изумительный творец человеческих характеров... Чтобы создать образ живого человека в поэме, не пользуясь описаниями - а... Гомер никогда не прибегал к описаниям, - поэту "Илиады" достаточно заставить его произнести одно слово, сделать лишь один жест. Так, в битвах "Илиады" падают сраженными сотни воинов, некоторые лица появляются в поэме лишь для того, чтобы умереть. И почти всякий раз тот жест, которым поэт наделяет героя, чтобы вдохнуть в него жизнь в тот самый момент, когда он уже собирается ее отнять, выражает разное отношение к смерти. ...в прах Амаринкид Грянулся, руки дрожащие к милым друзьям простирая... Часто ли случалось поэтам создавать образ такими незначительными средствами и на такое мимолетное мгновение? Всего один жест, но нас он трогает до глубины души, ведь он передает великую любовь к жизни... Но вот несколько более развернутая картина - отображение жизни и смерти: Он из сынов многочисленных был у Приама юнейший, Старцев любимейший сын; быстротою всех побеждал он И, с неразумия детского, ног быстротою тщеславясь, Рыскал он между передних... В этот момент его поражает Ахиллес: Вскрикнув, он пал на колена; глаза его тьма окружила Черная; внутренность к чреву руками прижал он, поникший. А вот смерть Гарпалиона. Это мужественный воин, но он не смог удержаться от движения, вызванного инстинктивным страхом: И обратно к друзьям, чтоб от смерти спастись, побежал он, Вкруг озираясь, да тела враждебная медь не постигнет. Но дротик его достал, и на земле он корчится "как червь" - тело его и тут протестует против смерти... Так Гомер всюду видит непосредственно человека. Одним жестом, одной чертой он показывает то, что составляет основу человеческого характера, как бы незначительна ни была роль этого человека в поэме. (А. Боннар. Греческая цивилизация. Т. 1. С. 51-52. )

Отметим еще одну любопытную черту, присущую творческой манере Гомера. Это - ирония. Если вы внимательно прочли поэмы, то заметили, наверное, что

герой, стремясь к какой-нибудь цели, не подозревает того, что по своему "неразумию" достигает совершенно обратного. Так, Агамемнон, думая своей речью поднять дух воинов, вызывает их бегство. Нередко воин, убив противника, спешит снять с него доспехи и ограбить; но тут его самого настигает смерть... Агамемнон был полон уверенности, что сумеет обойтись без помощи Ахилла. Но его постигает горькое разочарование, и он кается в своей ошибке, тщетно умоляя через послов о примирении. Однако и сам Ахилл, предавшись необузданному гневу, высказывает полную непримиримость, но, потеряв вследствие этого лучшего друга, уже сам соглашается на примирение и принимает подарки от Агамемнона, проклиная свой гнев. (С.И. Радциг. История древнегреческой литературы. - М.: Высшая школа, 1982. С. 60.)

Этот прием одновременно поддерживает внутреннюю связь между достаточно удаленными друг от другами эпизодами и указывает на единство поэтического замысла, а следовательно, и на несомненную авторскую волю создателя поэм.

Следующая наша задача - рассмотреть некоторые главные особенности эпического стиля "Илиады" и "Одиссеи". Вспомним, что мы уже узнали об эпосе, когда читали поэму о Гильгамеше. (См. "Очерки истории зарубежной литературы". Кн.1. С. 24.)

Первое: все древние эпические произведения написаны стихами, поскольку исполнялись в больших народных собраниях певцами-сказителями под аккомпанемент струнного инструмента. Так легче было запомнить эти длинные сказания и одновременно заворожить слушателей чарующим звучанием ритмизованных строк и музыки.

Второе: эпопеей называется обширное повествование о выдающихся национально-исторических событиях, корни которых лежат в мифологии, фольклоре, где личность автора либо отсутствует, либо формально до предела устраняется.

Как видно, в случае с "Илиадой" и "Одиссеей" происходит то же самое: обе эти большие поэмы написаны великолепными стихами, обе они, прежде чем были записаны, исполнялись в царских дворцах или перед отдыхающими воинами на привалах, в обеих личность автора хоть и наличествует, но не акцентируется. То же самое мы увидим, когда прочтем средневековую французскую "Песнь о Роланде", или скандинавские саги, или карело-финскую "Калевалу", или, наконец, вспомним наши былины.

Обратимся вновь к книге С.И. Радцига "История древнегреческой литературы" и проследим вместе с ученым основные черты эпического стиля.

Все произведения такого рода имеют форму больших поэм и повествуют о каких-нибудь событиях далекого прошлого, причем рассказ ведется от лица самого поэта. Получаются, таким образом, две линии: воспоминания о прошлом, приукрашенные фантазией, и отражение современной поэту действительности. Сюжет поэмы имеет возвышенный характер, и действующие лица отличаются величием и силой. Поскольку рассказ относится к далекому прошлому, поэт старается придать и людям и всей окружающей обстановке характер простоты и наивности, соответствующей столь отдаленным временам. В соответствии с этим героический эпос в изобилии пользуется мифическим элементом, который является не столько предметом веры, сколько результатом поэтической традиции, имеющей чисто условное значение. Это выражается и в том, что действие представляется происходящим в двух планах - человеческом и божественном. Таким образом, события происходят как будто по воле и даже при непосредственном участии богов. В своем повествовании поэт сохраняет величавое спокойствие. Вообще изложение его отличается объективностью, он нигде не раскрывает своего лица и не говорит о самом себе. Поэт рассказывает о далеком прошлом и к этому прошлому относится с глубоким сочувствием и любовью. Он изображает его как доброе старое время и не жалеет красок, чтобы показать его в особенно привлекательном виде. Вследствие этого в его рассказе получается нарочитая гиперболичность (т.е. все сознательно преувеличено - В.Р.). Все в обиходе героев блещет золотом и красотой. Даже оружие нередко оказывается золотым. Поэт сознательно архаизирует свой рассказ, окрашивая его чертами глубокой старины. Наибольшее внимание поэт сосредоточивает на изображении своих героев. Они изображаются не как обыкновенные люди, а как богатыри, наделенные исключительной силой. И поэт старается подчеркнуть, что люди его времени никак не могут равняться с ними. Своих героев поэт сближает с богами, называет их "божественными", "богоравными", "питомцами богов" и т.д. Этим он хочет подчеркнуть, что его рассказ относится к тем временам, когда боги еще принимали близкое участие в жизни людей и мало чем отличались от них. Относясь с любовью к своему рассказу, поэт сам как бы любуется им. Каждая мелочь тут ему дорога. Он часто прибегает к подобным описаниям, не смущаясь тем, что они задерживают развитие действия. Вследствие этого получается нарочитая задержка - ретардация, типичная для героического эпоса, и рассказ ищет своеобразного, чисто эпического простора. В этом заключается одно из существенных отличий героического эпоса от поэтических приемов нового времени. Наиболее замечательно описание шрама на ноге Одиссея в XIX песни "Одиссеи". Нянюшка Эвриклея по приказанию Пенелопы начинает мыть ноги нищему, в котором никто не мог узнать вернувшегося в свой дом Одиссея; вдруг она видит на ноге знакомый шрам и по нему узнает героя. Современный читатель рассчитывает сейчас же узнать дальнейшее - что она сделает после своего открытия? Но эпический поэт не торопится и подробно рассказывает о том, как получил этот шрам Одиссей. Рассказ этот занимает 75 стихов. Описание щита Ахилла в "Илиаде" занимает 130 стихов. Случайное обстоятельство, как Гектор заходит в город и хочет повидаться с супругой, превращается в высокохудожественную сцену, которой посвящено 109 стихов. Так у эпического поэта маленькая подробность иногда разрастается в более или менее самостоятельное целое. Это - типичные образцы эпического замедления. Предназначая свое произведение для слушателей, а не для читателей, эпический поэт старается дать им возможность легко схватить содержание и потому по нескольку раз повторяет одно и то же или описывает однородные явления в одних и тех же выражениях. Получаются типичные для героического эпоса повторения.Такие повторения, в изобилии встречающиеся в эпосе, чужды литературе позднейших периодов и появляются в ней только в виде подражания эпическому стилю. Среди таких повторений особое место занимают некоторые постоянные формулы, которыми обозначаются явления природы и повторяющиеся действия, например, снаряжение колесницы, езда на ней, вооружение героев, описание пира и т.д. Кроме того, в поэмах есть много отдельных трафаретных стихов и выражений. Например, о начале дня: Лишь розоперстая Эос, рожденная рано, явилась... Эос в одежде шафранной над всею землей простиралась. Подобными же формулами вводится начало и конец речи: И, поднимаясь меж ними, сказал Ахиллес быстроногий. И, отвечая ему, говорил Одиссей хитроумный. Многие из этих формул обладают достаточной гибкостью, так что позволяют по мере надобности заменять одни имена другими и вместо "Ахиллес быстроногий" может быть поставлен "Одиссей хитроумный" или "Агамемнон владыка". Особенный интерес представляют украшающие эпитеты, т.е. твердо закрепившиеся за некоторыми героями, богами или предметами определения, которые дают слушателям сразу представление о характерных свойствах предмета или лица. Так, Ахилл постоянно называется "быстроногим", Агамемнон - "владыкой мужей, пастырем народов", Одиссей - "хитроумным", "многострадальным", "разрушителем городов" и т.п. Подсчитано, что Ахиллу присвоено 46 эпитетов, Одиссею - 45. Гектор характеризуется как "славный", "великий", "шлемоблещущий", "мужеубийца". Женщинам присваиваются общие эпитеты: "динноодеждная", "высокоподпоясанная", "белорукая", "прекраснокудрая" и т.д. Точно так же и боги наделяются своими эпитетами, которые восходят к культовым их прозвищам: Зевс - "громовержец", "тучесобиратель", "широкогремящий". Посейдон - "земледержец", "земли колебатель"; Аполлон - "лучезарный", "сребролукий"; Гера - "владычица", "волоокая"; Афина - "Паллада", "несокрушимая", "совоокая" и т.д. Эпитеты прилагаются и к животным, и к неодушевленным предметам. Так, быки называются "криворогими", "широколобыми", "волочащими ноги"; в противоположность этому кони имеют эпитеты "поднимающих ноги" и "быстрых". Корабли называются "черными" (смолеными), "краснобокими". Таким же образом описывается и вся природа: земля - "беспредельная", "кормилица многих", "обширная". Особенно замечательно изображение моря. У греков, как у приморского народа, было много слов, обозначающих море и еще более эпитетов, характеризующих его в самые различные моменты: "божественное", "многошумное", "рыбообильное", "бесплодное", "седое", "виноподобное" (черное), "багряное", "туманное" и т.д. Эти эпитеты воспроизводят разные световые оттенки, которые могла запечатлеть наблюдательность народа, постоянно видевшего море в разных условиях. Стремясь к наглядности изображения, поэт старается каждое описание как бы перевести на особенно близкий и понятный слушателям язык, приводя параллели из окружающей жизни в виде сравнения. Эти сравнения иногда раскрывают целые картины. Особенно богата ими "Илиада". Так, упорный бой двух воинств у ограды греческого лагеря картинно изображается как столкновение соседей, спорящих из-за межи на общинном поле. Грохот от ударов копий и мечей сравнивается со стуком секир у дровосеков. Бой за обладание трупом убитого уподобляется спору двух львов из-за убитой лани. Сверкание оружия сранивается с блеском отдаленного костра; движение воинов, устанавливающихся по местам, - с остановкой на отдых стаи перелетных птиц; численность войск сравнивается с роями мух; действия предводителей, расставляющих отряды, - с хлопотливостью пастухов, отделяющих своих животных от чужих; наконец, царь Агамемнон уподобляется по виду богам - Зевсу и Посейдону, а когда он выступает впереди войска, - могучему быку, идущему впереди стада. Во всех этих сравнениях, обнаруживающих тонкую наблюдательность поэта, оживает перед нами окружающая его реальность. По способу соединения отдельных частей техника эпического повествования отличается своеобразной особенностью - хронологической несовместимостью одновременных событий (т.е. последовательным изображением одновременно происходящих действий - В.Р.). Когда поэту приходится описывать события, происходившие одновременно в разных местах, его мысль затрудняется представить их как одновременные. Автор старается как-нибудь обойти эту кажущуюся неправдоподобность. В первой песни "Одиссеи" описывается собрание богов, где принимается решение вернуть Одиссея на родину. Для исполнения этого Гермес должен отправиться к нимфе Калипсо и передать распоряжение отпустить Одиссея, которого она удерживает у себя, а Афина идет в дом Одиссея, чтобы передать Телемаху мысль отправиться на розыски отца. После этого идет рассказ о действиях Телемаха. Только в пятой песни поэт обращается к Гермесу. Но этот момент оказался настолько удаленным от исходного положения, что поэту приходится повторять (с некоторыми изменениями) сцену собрания богов. Эта особенность изложения событий у Гомера напоминает прием, который наблюдается в ранней греческой живописи, известной нам по вазам, и постоянно остается в живописи Древнего Египта. Художник, не знающий еще правил перспективы, не умеет изображать на картине предметы, находящиеся в различных планах, и с примитивной наивностью предметы заднего плана просто помещает над теми, которые должны находиться впереди. (С.И. Радциг. История древнегреческой литературы. - М.: Высшая школа, 1982. С. 67-73.)

Великий русский критик Виссарион Белинский назвал Гомера "отцом греческой поэзии". Мы, прочитав поэмы и процитированные фрагменты из книги С.И. Радцига, понимаем, почему. Действительно, Гомер охватил в своих поэмах все: и историю, и современную ему реальность, населил их сотнями богов, героев и простых людей, едва ли не каждому из персонажей придав яркие индивидуальные особенности. А главные герои поэм, Ахилл и Одиссей, по высказыванию того же С.И. Радцига, "являются лучшими выразителями идеалов своей эпохи. Все наиболее совершенное с точки зрения военной доблести воплощено в образе Ахилла; высшая степень практической сметливости и хитрости - в образе Одиссея." Еще Платон считал, что "Гомер воспитал всю Грецию". И все это совершенно справедливо. И становится еще более справедливым, когда мы задумываемся о языке Гомера, о богатейшем, звучном, мерном и величавом его стихе.

Стих Гомера, бывший к его времени уже достаточно разработанным другими аэдами, но, наверное, только самим Гомером доведенный до совершенства, называется гекзаметром. Вы, разумеется, знаете о существовании поэтических размеров, таких, как хорей, ямб, дактиль, амфибрахий, анапест. Все эти названия пришли в русскую поэзию из Древней Греции. Размеры отличаются друг от друга количеством слогов в стопе (условной единице для определения размера) и упорядоченным чередованием ударений. Так, например, ямб - двусложный размер с ударением на втором слоге, а анапест - трехсложный с ударением на третьем слоге. Гекзаметр же - это дактилический размер (трехсложный, с ударением на первом слоге), состоящий из шести стоп в строке. Это справедливо, если говорить о русском гекзаметре. Отличие древнегреческого стиха от нашего заключается, главным образом, в том, что в нем

...ритм образовывался упорядоченнным чередованием долгих и кратких слогов, а они могли быть таковыми вне зависимости от ударения. Долгий слог стопы - назывался "сильным местом", остальная часть стопы - "слабым местом". Точное звучание античного стиха не может быть передано по-русски, так как долгих и кратких слогов, независимых от ударения, в русском языке нет. Поэтому русские переводчики передают античные ритмы условно, ставя на сильных местах преимущественно ударные слоги, а на слабых безударные. (М.Л. Гаспаров. Стихотворные размеры Катулла. В кн.:Катулл. книга стихотворений. - М.: Наука, 1986. С. 291.)

Гекзаметр характерен еще и тем, что во всех стопах стихотворной строки, кроме пятой, дактиль (графически обозначается так: ударный слог "_", безударные "/ " / " , т.е. в целом стопа - "_ // ") свободно заменяется спондеем ("_ _"). Вот это "чередование дактилей и спондеев вместе с различными вариантами цезур (пауз - В.Р.) и придает гомеровскому стиху ритмическое многообразие и богатство интонаций , в то время как постоянные формулы, укладывающиеся в целую стихотворную строку или занимающие твердо зафиксированное место в ее начале или конце, делают гекзаметр одним из носителей эпической традиции". (В.Н. Ярхо. Греческая литература архаического периода. В кн.: История всемирной литературы. Т.1. С. 324. )

Русскому читателю Гомера повезло. Перевод его осуществляли крупнейшие поэты XIX века: Николай Иванович Гнедич и Василий Андреевич Жуковский. Эти переводы до сих пор остаются непревзойденными. И хотя в позднейшее время осуществлялись другие переводы "Илиады" и "Одиссеи", в частности, в XX в. Викентием Викентьевичем Вересаевым, все мы наслаждаемся, как сказал Пушкин, "божественной эллинской речью" в переложении его современников.

Давно, казалось бы, пора завершить разговор о Гомере, завершить, но отнюдь не проститься с ним, ведь как уже было сказано, Гомер - центральная фигура античной культуры, и все ее авторы так или иначе обращаются к творчеству своего предшественника. В едва ли меньшей степени это характерно и средневековой европейской литературы, для которой Гомер долгое время оставался источником вдохновения и творческой полемики.

Напоследок хочется познакомить вас с одной выдающейся речью древности. Ее произнес в конце I в. н.э. перед жителями захолустного греческого городишки с гордым названием Троя, построенного, правда, на месте Трои легендарной, бродячий философ и ритор Дион Хрисостом, что в переводе с греческого означает Дион Златоуст. Более подробно об этом позднем греческом авторе, жившем уже в Римской империи, вы узнаете из следующей книжки этих "Очерков...", а пока - речь его об уже знакомых вам вещах в изложении Михаила Леоновича Гаспарова.

Друзья мои троянцы, человека легко обманывать, трудно учить, а еще трудней - переучивать. Гомер своим рассказом о Троянской войне обманывал человечество почти тысячу лет. Я докажу это с совершенной убедительностью; и все-таки я предчувствую, что вы не захотите мне поверить. Жаль! Когда мне не хотят верить аргосцы, это понятно: я отнимаю у их предков славу победы над Троей. Но когда мне не хотят верить троянцы, это обидно: им же должно быть приятно, что я восстанавливаю честь их предков-победителей. Что делать! Люди падки до славы - даже когда она дурная. Люди не хотят быть, но любят слыть страдальцами. Может быть, мне скажут, что такой великий поэт, как Гомер, не мог быть обманщиком? Напротив! Гомер был слепым нищим-певцом, он бродил по Греции, пел свои песни на пирах перед греческими князьями и питался их подаянием. И, конечно, все, о чем он пел, он перетолковывал так, чтобы это было приятнее его слушателям. Да и то ведь - заметьте! - он описывает лишь один эпизод войны, от гнева Ахилла до смерти Гектора. Описать такие бредни, как похищение Елены или разорение Трои, - на это даже у него не хватило духу. Это сделали обманутые им более поздние поэты. Как же все было на самом деле? Давайте посмотрим на историю Троянской войны: что в ней правдоподобно, а что нет. Нам говорят, что у спартанской царевны Елены Прекрасной было много женихов; она выбрала из них Менелая и стала его женой; но прошло несколько лет, в Спарту приехал троянский царевич Парис, обольстил ее, похитил и увез в Трою; Менелай и остальные бывшие женихи Елены двинулись походом на Трою, и так началась война. Правдоподобно ли это? Нет! Неужели чужеземец, приезжий мог так легко увлечь за собой греческую царицу? Неужели муж, отец, братья так плохо следили за Еленой, что позволили ее похитить? Неужели троянцы, увидев у своих стен греческое войско, не захотели выдать Елену, а предпочли долгую и погибельную войну? Допустим, их склонил на это Парис. Но ведь потом Парис погиб, а троянцы все-таки не выдали Елену - она стала женой его брата Деифоба. Нет, скорее всего, все было иначе. Действительно, у Елены было много женихов. И одним из этих женихов был Парис. Что было за душой у греческих вождей, сватавшихся к Елене? Клочок земле да громкое звание царя. А Парис был царевичем Трои, а Троя владела почти всей Азией, а в Азии были несметные богатства. Что же удивительного, что родители Елены предпочли всем грекам-женихам троянца Париса? Елену выдали за Париса, и он увез ее в Трою как законную жену. Греки, конечно, были недовольны: во-первых, было обидно, во-вторых, уплывало из рук богатое приданое, в-третьих, было опасно, что могучая Троя начинает вмешиваться в греческие дела. Оскорбленные женихи (конечно, каждый был оскорблен за себя; за обиду одного лишь Менелая они бы и пальцем не шевельнули!) двинулись походом на Трою и потребовали выдачи Елены. Троянцы отказались, потому что они знали: правда на их стороне и боги будут за них. Тогда началась война. Теперь подумаем: велико ли было греческое войско под Троей? Конечно, нет: много ли народу увезешь на кораблях за тридевять земель? Это был, так сказать, небольшой десантный отряд, достаточный, чтобы грабить окрестные берега, но недостаточный, чтобы взять город. И действительно: девять лет стоят греки под Троей, но ни о каких победах и подвигах мы ничего не слышим. Вот разве что Ахилл убивает троянского мальчика-царевича Троила, когда тот выходит к ручью за водой. Хорош подвиг - могучий герой убивает мальчишку! И разве не видно из этого рассказа, как слабы в действительности были греки: даже мальчик, царский сын, безбоязненно выходит по воду за городские ворота. Но вот приходит десятый год войны - начинается действие "Илиады" Гомера. С чего оно начинается? Лучший греческий герой Ахилл ссорится с главным греческим вождем Агамемноном; Агамемнон созывает войско на сходку, и оказывается, что войско так и рвется бросить осаду и пуститься в обратный путь. Что ж, это вполне правдоподобно: ссоры начальников и ропот солдат - самое естественное дело на десятом году неудачной войны. Затем троянцы наступают, теснят греков, отбрасывают их к самому лагерю, потом к самым кораблям, - что ж, и это правдоподобно, даже Гомер не смог здесь извратить действительного хода событий. Правда, он старается отвлечь внимание читателя описанием поединков Менелая с Парисом, Аякса с Гектором - поединков, доблестно закончившихся вничью. Но ведь это известный прием: когда на войне дела плохи и армия отступает, то в донесениях всегда кратенько, мимоходом пишут об отступлении, а зато очень пространно - о каком-нибудь подвиге такого-то и такого-то удалого солдата. Теперь - самое главное. Слушайте внимательно, друзья мои троянцы: я буду перечислять только факты, а вы сами судите, какое их толкование убедительней. В первый день троянского натиска Ахилл не участвует в бою: он еще сердит на Агамемнона. Но вот во второй день навстречу троянцам выходит могучий греческий герой в доспехах Ахилла. Он храбро сражается, убивает нескольких троянских воинов, а потом сходится с Гектором и гибнет. В знак победы Гектор снимает и уносит его доспехи. Кто был этот воин в доспехах Ахилла? Каждому понятно, это был сам Ахилл, это он выступил на помощь своим, и это он погиб от руки Гектора. Но грекам обидно было это признать - и вот Гомер изобретает самую фантастическую из своих выдумок. Он говорит: в доспехах был не Ахилл, а его друг Патрокл; Гектор убил Патрокла, а Ахилл на следующий день вышел на бой и отомстил за друга, убив Гектора. Но кто же поверит, чтобы Ахилл послал своего лучшего друга на верную смерть? Кто поверит, что Патрокл пал в бою, когда курганы всех героев Троянской войны до сих пор стоят недалеко от Трои, а кургана Патрокла среди них нет? Наконец, кто поверит, что сам Гефест ковал для Ахилла новые доспехи, что сама Афина помогала Ахиллу убить Гектора, а вокруг бились друг с другом остальные боги - кто за греков, кто за троянцев? Все это детские сказки! Итак, Ахилл погиб, сраженный Гектором. После этого дела греков пошли совсем плохо. Между тем к троянцам подходили все новые и новые подкрепления: то Мемнон с эфиопами, то Пенфесилея с амазонками. (А союзники, известное дело, помогают только тем, кто побеждает: если бы троянцы терпели поражения, все бы их давно покинули!) Наконец греки попросили мира. Договорились, что в искупление несправедливой войны они поставят на берегу деревянную статую коня в дар Афине Палладе. Так и сделали, а потом греки отплыли по домам. Что же касается истории о том, будто в деревянном коне сидели лучшие греческие герои и будто отплывшие греки вернулись под покровом ночи, проникли в Трою, овладели ею и разорили ее, - все это настолько неправдоподобно, что даже не нуждается в опровержении. Греки выдумали это, чтобы не так стыдно было возвращаться на родину. А как по-вашему, когда царь Ксеркс, разбитый греками, возвращался к себе в Персию, о чем он объявил своим подданным? Он объявил, что ходил походом на заморское племя греков, разбил их войско при Фермопилах, убил их царя Леонида, разорил их столичный город Афины (и все это была святая правда!), наложил на них дань и возвращается с победою. Вот и все; персы были очень довольны. Наконец, посмотрим, как вели себя греки и троянцы после войны. Греки отплывают от Трои наспех, в бурную пору года, не все вместе, а порознь: так бывает после поражений и раздоров. А что ждало их на родине? Агамемнон был убит, Диомед - изгнан, у Одиссея женихи разграбили все имущество, - так встречают не победителей, а побежденных. Недаром Менелай на обратном пути столько мешкал в Египте, а Одиссей - по всем концам света: они просто боялись показаться дома после бесславного поражения. А троянцы? Проходит совсем немного времени после мнимого падения Трои - и мы видим, что троянец Эней с друзьями завоевывает Италию, троянец Гелен - Эпир, троянец Антенор - Венецию. Право же, они совсем не похожи на побежденных, а скорее на победителей. И это не выдумка: во всех этих местах до сих пор стоят города, основанные, по преданию, троянскими героями, и среди этих городов - основанный потомками Энея великий Рим. Вы не верите мне, друзья мои троянцы? Рассказ Гомера кажется вам красивее и интереснее? Что ж, я этого ожидал: выдумка всегда красивее правды. Но подумайте о том, как ужасна война, как неистовы зверства победителей, представьте себе, как Неоптолем убивает старца Приама и малютку Астианакта, как отрывают от алтаря Кассандру, как царевну Поликсену приносят в жертву на могиле Ахилла, - и вы сами согласитесь, что куда лучше тот исход войны, который описал я, куда лучше, что греки так и не взяли Трою! (М.Л. Гаспаров. Занимательная Греция. С. 48-52.)

Что ж, по-своему логичная и убедительная версия. Правда, опровергнутая археологией. Но дело даже не в этом. Дело в том, что Дион был не первым и не последним ниспровергателем авторитетов в истории литературы. Еще раньше был Зоил, само имя которого стало нарицательным для обозначения злобных и несправедливых критиков-завистников, в русской литературе был Виктор Буренин, буквально затолкавший в могилу очень талантливого и очень больного поэта Семена Надсона, а Лев Толстой не признавал Шекспира. Была, наконец, критика крупнейшего романиста и новеллиста второй половины XIX века Ги де Мопассана на романы Дюма-отца, в частности на "Трех мушкетеров", которых Мопассан охарактеризовал как "нагромождение чепухи" и которых, тем не менее, с наслаждением читают все подростки вот уже полтора столетия. Конечно, и Дион, и Мопассан, и тем более Толстой не чета зоилам и бурениным, они сами - крупные писатели и, может быть, после их критики критикуемые выглядят еще более великими, однако важнее всего, наверное, здесь то, что истинное искусство, литература обладают особым качеством: главное в них отнюдь не правдивость, а художественная убедительность. Понятно, что никто из читателей сейчас не воспринимает всерьез этих простоватых (ты - мне, я - тебе) взаимоотношений гомеровских героев с богами, как не воспринимал их всерьез уже Дион спустя всего тысячу лет после Гомера, однако и его версия троянской войны выглядит все же значительно менее убедительной нежели вечно прекрасная версия слепого аэда.

ВОПРОСЫ:

1. Какова общая стилистическая особенность всех древних эпических поэм?
2. В чем конкретно проявляется художественное мастерство Гомера?
3. Можно ли говорить о реализме в творчестве Гомера?
4. Кто такой Генрих Шлиман?
5. Какова этическая роль богов в "Одиссее"? Есть ли какие-нибудь различия в этом плане с "Илиадой"?
6. Какими способами пользуется Гомер для выражения внешних проявлений чувств героев?
7. Каковы основные черты эпического стиля (по С.И. Радцигу)?
8. Как называется поэтический размер, которым написаны поэмы Гомера? Каковы его особенности и особенности его русского перевода?
9. Что вы знаете о русских поэтах-переводчиках Гомера?