Печерская Т.И.

Статьи о русской литературе

,

Глава: Сюжетная ситуация "военные на постое" в пьесе А.П. Чехова "Три сестры".
(Впервые опубликовано в сб.: Чеховиана: К 100-летию "Трех сестер". М, 2001)

Сюжетную ситуацию "военные на постое", генетически связанную с фольклорными источниками, можно отнести к числу устойчивых и постоянно возобновляемых в русской классической литературе. По отношению к Чехову нас будет интересовать аспект, связанный с тем, что называется "литературной памятью", проявляющейся наиболее отчетливо в магистральных сюжетах - то "коренное, субстанциональное в фабуле, характере, построении и т.д., что как бы стоит за отдельными произведениями некой целостностью" (Пинский Л.Е. Магистральный сюжет. М., 1989. С. 51.) .

В различных произведениях сюжетная ситуация может быть развернута в полнометражный сюжет или свернута в мотив, может лежать в основе фабульной схемы. В редуцированных, осложненных, развернутых вариантах она обладает устойчивой, узнаваемой семантикой и определенными формальными параметрами. Г.В. Краснов связывает ее границы с композиционным членением, и с этой точки зрения развитие сюжета может рассматриваться как смена сюжетных ситуаций (Краснов Г.В. Сюжеты русской классической литературы. Коломна, 2001. С. 25.) . Традиционные ситуации, называемые исследователем каноническими, составляют своего рода строительный материал для построения сюжетов.

Обозначим семантику и формальной состав сюжетной ситуации "военные на постое", исходя из ее историко-литературного развития.

"Постой" в обычном смысле - это "стоянка, ночевка, привал или отдых в жилье по пути, стоянка военных или вообще служащих по обывательским домам, на постоялом дворе" (Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1980. Т. 3. С. 343.) . Можно обозначить две разновидности сюжетного оформления ситуации: "солдат на постое", "офицер на постое". Первая используется в фольклоре - сказках, народных легендах, а также в исторических анекдотах ("Служивый" - не обязательно солдат, реже, но это может быть и матрос ("Гистория о российском матросе Василии Кариотском").) . Как правило, этот вариант реализуется в авантюрно-комедийном плане. Ситуация "офицер на постое" имеет свои дополнительные признаки. В дальнейшем именно она будет предметом нашего внимания.

В целом сюжетная ситуация "военные на постое" связана с сюжетом дороги: постой - остановка в пути, в стороне от дороги. Она может быть рассмотрена как осколок, фрагмент этого магистрального сюжета - "метафоры жизненного пути в разных вариантах" (Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 275.) . В пространственно-временном отношении ситуация всегда локальна и связана с определенной топографией. Обозначим наиболее часто встречающиеся локусы:

• "военные за границей" (характерна для русской литературы XVIII века): "Гистория о российском матросе Василии Кариотском", "Гистория об Александре российском дворянине", "Несчастный Никанор, или Приключения жизни российского дворянина";
• "военные на Кавказе" (романтически ориентированный сюжет русской литературы XIX века): М. Лермонтов "Тамань", Л. Толстой "Казаки" (Ореол романтизма дольше всего сопутствует именно военным. Сюжетный вариант "гусар на постое" сохраняет его в комедийно-бытовой версии водевиля (комическая интерпретация часто отталкивается от романтической).) ;
• "военные в провинциальном городе, уезде, поместье": А. Пушкин "Метель", "Выстрел", "Станционный смотритель", Н. Гоголь "Коляска", Ф. Достоевский "Вечный муж", А. Чехов "Поцелуй", "Три сестры".

Во всех случаях пространственный локус, обладающий своим сюжетным значением, существенно влияет на характер происходящего. Так, если романтическое пространство подчиняет себе сюжетные обстоятельства, то провинциальное пространство само на время им подчиняется. Военные вносят существенные перемены в привычную, устоявшуюся "штатскую" жизнь: "Городок Б. очень повеселел, когда начал в нем стоять *** кавалерийский полк. А до того времени было в нем страх как скучно..." (Гоголь Н.В. Коляска // Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 6 т. М., 1959. Т. 3. С. 160.) . Военные и штатские всегда сопоставляются в пользу военных, особенно в любовных приключениях: "Появление в сих местах офицера было для него (уезда. - Т.П.) настоящим торжеством, и любовнику во фраке плохо было в его соседстве" (Пушкин А.С. Метель // Пушкин А.С. Собр. соч.: В Х т. М., 1964. Т. VI. С. 113.) .

Кроме собственно авантюрных проявлений - приключение, происшествие, случай - редкая сюжетная ситуация "офицер на постое" обходится без любовной интриги. Ограниченность во времени определяет стремительное развитие событий: встреча - мгновенно вспыхнувшее чувство - короткий и бурный роман - расставание. Здесь нет места развернутой экспозиции, постепенному нарастанию чувств. Кроме того, любовные отношения должны полностью реализоваться в границах обстоятельств, заданных ситуацией, тем более, что в финале герой уезжает, а героиня остается. Герои могут строить планы о продолжении отношений, выходе в отставку, последующем браке, но все это остается за рамками ситуации. Если воспользоваться метафорой Е.М. Мелетинского относительно мотива, сюжетная ситуация такого типа может быть рассмотрена как одноактный микросюжет.

Необходимо отметить также двойственность положения героя. С одной стороны, он находится на службе, и это обстоятельство, особенно в финальной части, всецело определяет его поведение. С другой - события внутри ситуации, в частности, в пределах любовной интриги, всецело касаются его частной жизни. По самоощущению героя события развиваются как непредсказуемые: неизвестно, что произойдет и чем кончится. В этом смысле с позиции авантюрного времени случай - "услуга судьбы" (Бахтин М.М. Указ. соч. С. 302.) , либо "вмешательство события из какой-то иной системы" (Лотман Ю.М. Смерть как проблема сюжета // Ю.М. Лотман и тартуско-московская семиотическая школа. М., 1994. С. 126.) , и герои должны угадать судьбу в случайном событии, например, встрече. Извне, с позиции читателя, ситуация "постоя" предельно предсказуема. Нет автора, который, воспользовавшись этой сюжетной ситуацией, мог бы уклониться от традиционного расклада. Изменение же ситуации за счет ее осложнения, подключения к магистральному ходу произведения, словом, функциональное использование и разработка позволяют оценить соотношение литературной памяти сюжета и характера ее авторской актуализации.

Пьеса Чехова "Три сестры" дает интересный материал для наблюдений такого рода. На первый взгляд, в "Трех сестрах" полностью воспроизводятся все формальные признаки данной сюжетной ситуации.

1. Интерес Чехова к провинциальному городу, характерный для его творчества в целом, совпадает с частотным во второй половине XIX века сюжетным локусом провинции, в пределах которого и разворачиваются события "на постое".
2. Военные многократно противопоставляются штатским: "...в нашем городе самые порядочные, самые благородные и воспитанные люди - это военные" (С., 13, 142). Следы романтизированного представления о военных ощутимы в отдельных репликах и замечаниях: "Я не красив, какой я военный?" (С. 13, 147); некая таинственность при появлении Вершинина - "полковник незнакомый"; бретерство Соленого, игра в демонизм лермонтовского героя. Но в то же время противопоставление снимается по ходу действия. Вершинин говорит: "Но мне кажется, все равно, что штатский, что военный, одинаково неинтересно" (С. 13, 143). Интерес к новому офицеру тоже по существу снят неподобающе прозаической его историей и характеристикой: "...жена, теща, две девочки <...> Жена какая-то полоумная <...> терпит, только жалуется..." (С. 13, 122). Противопоставление снимается и травестийными переодеваниями во время пожара. Кроме того, штатские тоже в определенном смысле в форме: в ремарках - Кулыгин " в форменном фраке", Ольга "в форменном платье". Тузенбах, напротив, уже в третьем действии появляется в штатском.
3. Можно зафиксировать и традиционное формальное соотношение "кочевая жизнь, бездомье - дом". Не только дом Прозоровых, но и город сначала кажутся Вершинину оазисом, дышащим покоем и благополучием: "Всегда хотел иметь такой дом" - "А я всю жизнь мою болтался по квартирам с двумя стульями, с одним диваном, и с печами, которые всегда дымят" (С. 13, 132); "Здесь такой здоровый хороший славянский климат. Лес, река <...> хорошо здесь жить" (С. 13, 128). По ходу действия надежное пристанище распадается на глазах. Его хозяева сами становятся постояльцами: сначала сестер переселяют из комнаты в комнату, потом Андрея. В результате хозяева должны занять места постояльцев - внизу живут "на постое" Чебутыкин и барон. Во время пожара и вовсе все перемешивается, образуется своего рода Ноев ковчег. Военные и штатские одинаково бесприютны.
4. Любовная интрига. Формально, по линии Вершинин - Маша, параметры любовной интриги вполне узнаваемы: в первом действии герои знакомятся, во втором (без развернутой мотивации) роман Вершинина и Маши уже на гребне чувств - страстные признания произносятся Вершининым явно не впервые и не отвергаются Машей. Однако вместо единичного события, что характерно для традиционной ситуации, дана серия повторов, и ни в одном случае нет счастливой развязки и завершения: Ирина - Тузенбах, Ирина - Соленый, Ирина - Вершинин, Андрей - Наташа, затем Андрея - Наташа - Протопопов. Из всех вариантов счастливо завершается влюбленность Андрея и Наташи, тоже без промежуточного объяснения резко переходящая в несчастливый брак. Благополучным оказывается только Наташин "романчик с Протопоповым". В этой пьесе, как и всегда у Чехова, "пять пудов любви", но и нелюбви не меньше. Сплошные треугольные конфигурации актуализируют фигуру соперника и ситуацию дуэли, что возвращает предложенным обстоятельствам узнаваемый рисунок. Во всяком случае, на густо пересеченной местности (в смысле сюжетных линий) дуэльная ситуация более чем вероятна. Она реализуется единожды, причем именно в поле военных. Соленый провоцирует Тузенбаха из ревности к Ирине ("счастливого соперника я не потерплю"), и хотя Тузенбах менее всего подходит на роль счастливого соперника, все же ситуативно он занимает именно это место. Потенциально вероятность дуэли из-за счастливого соперника намечена гораздо шире и могла бы реализоваться в других треугольниках: Кулыгин - Маша - Вершинин, Андрей - Наташа - Протопопов, но в инициативном поле штатских она гасится.
5. Во временном отношении начальная граница ситуации "военные на постое" обозначена довольно размыто: сколько времени провели в городе офицеры - не вполне ясно, кажется, что много. Появление Вершинина заново актуализирует эту границу. Финал же пьесы идеально совпадает с традиционным завершением ситуации. Все военные покидают город, даже Чебутыкин, который совсем не похож на военного, хотя он и военный врач. Штатская жизнь возвращается на свой круг: "Вот сегодня уйдут военные и все опять пойдет по-старому" (С. 13, 175); "...и в городе наступит тишина и спокойствие. - И скучища страшная" (С. 13, 173).

Куда и зачем уходят военные - как и положено - совершенно неважно. В первоначальной версии высказываются различные предложения: "Слышал, нашу бригаду хотят перевести куда-то далеко. Одни говорят в Царство Польское, другие - будто в Читу" (С. 13, 162). "Куда-то далеко" - в данном случае вполне достаточный ориентир. Польша, заграничный поход - почти синоним инобытия. Прощаются навсегда. В перспективе впромельк намечен повтор авантюрно-любовной линии: "Чего доброго женитесь там, в Польше... Жена полька обнимет и скажет "кохане!"" (С. 13, 173).

Сюжет дороги в пьесе метафорически соотнесен со странствиями перелетных птиц. Действительно, герои предпочитают воздушные пути. На них, как "в возможном сюжете" (С.Г. Бочаров) экзистенциально осуществимо то, что невозможно на путях земных. Смысл и дороги, и перелетных птиц в пьесе неоднозначен: это и свободный выбор пути, и следование вечному закону против воли и понимания - куда, зачем?

В определенном смысле в пьесе проявлена своего рода память авантюрного времени, свойственная сюжету дороги: "Авантюрное время не оставляет следов: в результате изображенного действия ничто в самом мире не переделано, не уничтожено, не изменено, не создано вновь" (Бахтин М.М. Указ. соч. С. 257.) . Разумеется, внутри пьесы в целом мотивировка подобного результата совершенно иная, но выбранная автором сюжетная ситуация неожиданно своим генетическим ресурсом раскрывается навстречу замыслу, звучит в унисон как одно из проявлений "резонантного принципа" (В.Б. Катаев) чеховской поэтики.