Распопин В.Н.

Очерки истории зарубежной литературы. Литература Древнего Рима

Новосибирск: "Рассвет", 1996

Глава: Персоналии. Марциал и Ювенал: насмешка эпиграммы и хлыст сатиры

Вопросы к главе

Любит стихи мои Рим, напевает повсюду и хвалит, Носит с собою меня каждый и держит в руках. Вот покраснел, побледнел, плюнул кто-то, зевнул,                                                                       столбенеет... Это по мне! И стихи нравятся мне самому.                      Марциал. Эпиграммы (VI, 60). О муза пламенной сатиры! Приди на мой призывный клич! Не нужно мне гремящей лиры, Вручи мне Ювеналов бич.                      Пушкин. Лицинию, 1814 г.

Два поэта принесли особенную популярность в веках римской сатире. Они почти современники: МАРК ВАЛЕРИЙ МАРЦИАЛ родился около 40 г. и умер в 104 г., а ДЕЦИМ ЮНИЙ ЮВЕНАЛ жил примерно с 60 по 140 годы н.э. Делая, в сущности, одно дело, они были очень разными людьми и поэтами, как разными были и жанры, в которых они работали.

Начнем со старшего, с Марциала. Он родился в Испании, приехал в Рим уже будучи взрослым человеком и быстро удостоился дружбы двух знаменитых литераторов - дяди и племянника - Сенеки и Лукана. Марциал не воспользовался добрыми советами заняться юриспруденцией, предпочтя вести небогатую жизнь свободного литератора, о чем скоро ему пришлось пожалеть, так как после раскрытия заговора Пизона всех его друзей предали казням и ссылкам.

Поэту пришлось посвящать свои эпиграммы тем, против кого они были направлены, чтобы хотя бы прокормиться и заплатить за комнатку в чердачном помещении, где ему приходилось жить в совершенном одиночестве.

Лишь спустя много лет, добившись славы и дружбы богатых покровителей, Марциалу удалось выбраться из нищеты и, призаняв денег у знаменитого литератора и мыслителя Плиния Младшего, возвратиться на родину прославленным и разочарованным автором пятнадцати книг эпиграмм. Дома его встретили лучше, чем в Риме, богатая почитательница поэта подарила ему небольшое поместье. Но в Испании Марциал затосковал по римским библиотекам и зрелищам, к которым привык за многие годы жизни в столице. Стареющий поэт хандрил, впадал в пессимизм, бросил сочинять и, наконец, скончался, как и жил, в одиночестве и полном разочаровании.

Однако этот пессимист и неудачник был гениальным поэтом, понимал это и сумел извлечь из своих способностей максимум возможного, во всяком случае для литературной славы.

В одном из своих стихотворений Марциал говорит:

Написать эпиграмму красиво Очень легко; написать книгу - претрудная вещь. (Все цитаты, кроме отдельно оговоренных, даются в переводах Ф.А. Петровского по изданиям: Марк Валерий Марциал. Эпиграммы. СПб.: АО "Комплект", 1994; Ювенал. Сатиры. СПб.: "Алетейя, 1994.)

В другом, обосновывая принципы своей творческой деятельности:

Здесь ты нигде не найдешь ни Горгон, ни Кентавров, ни Гарпий, Нет, - человеком у нас каждый листок отдает.

Это - так. И хотя эпиграмма - древнейший жанр, современной (и по римским меркам, и по нашим нынешним) сделал ее именно Марциал. Эпиграмма, как вы помните, первоначально обозначала надпись на могильной плите или статуе, а также на каком-либо предмете, посвященном божеству. Первые стихотворные эпиграммы на греческом языке относятся к VII в. до н.э. К началу нашей эры эпиграмма вполне стала формой книжной поэзии, сохранив при этом свое главное свойство - краткость. Часто остроумное поэтическое высказывание делалось применительно к какому-нибудь случаю. К началу нашей эры относятся и первые собрания греческих эпиграмм. Разумеется, Марциал хорошо знал их, как хорошо знал он и соответствующую латинскую поэзию: Катулла и других авторов коротких, остроумных, выразительных стихотворений. Марциал придал этому жанру реалистичность, животрепещущую современность, изобразил в нем живую жизнь столицы мира. Целая галерея дельцов, мошенников, проходимцев, аферистов, проституток, воров, скряг, сплетников, словом, чуть ли не все население дантовского ада составляет эти 15 сборников коротких стихотворений. Над многими своими современниками Марциал издевается, над некоторыми беззлобно подшучивает, используя богатейшее метрическое разнообразие, а по содержанию - самые различные приемы: пейзажные зарисовки, описания, льстивые похвалы, литературные декларации, скорбь по поводу смерти близких и т.д. Одним словом, отразив в своих эпиграммах всю жизнь Рима, Марциал впервые сделал этот жанр по-настоящему сатирическим. Приведем два коротких примера, в которых речь идет о "любви". Почему о любви в кавычках - ясно из текста:

И лица твоего могу не видеть, Да и шеи твоей, и рук, и ножек, И грудей, да и бедер с поясницей. Одним словом, чтоб перечня не делать, Мог бы всей я тебя не видеть, Хлоя.                              (Пер. Ф.А. Петровского) *** Ты, Фабулла, невинна, богата И красива... Да кто ж с этим спорит? А еще ты хвастлива - и, значит, Не невинна, бедна и дурнушка!                              (Пер. автора)

Уже по этим примерам видно, что главный заряд остроумия Марциал приберегает для последней строки. Великий мастер неожиданной концовки, кажется, именно Марциал "научил" этому приему замечательного американского писателя XIX в., автора лирико-юмористической новеллы О. Генри.

Другой прием Марциала - гиперболизация (преувеличение) реальных явлений. Так, у Катулла в свое время было стихотворение об Асинии, воровавшем в гостях платки. Приведем вариацию на эту тему Марциала, до такой степени гиперболизировавшего платочного вора, что смешной становится не только вор Гермоген, но и сама эта гиперболизация.

Вор на платки Гермоген такой пронырливый, Понтик, Что даже Масса и тот денег так ловко не крал! Хоть и за правой гляди, и держи его левую руку, Все же платок твой и тут он ухитрится стащить. Змей так холодных из нор олень извлекает дыханьем, Так же Ирида в себя воду вбирает дождя. Раз, когда был поражен Мирин и просили пощады, Целых четыре платка уворовал Гермоген. А когда претор платок собирался бросить намеленный, Преторский этот платок тоже стянул Гермоген. Как-то никто не принес платка, опасаясь покражи, Скатерть тогда со стола уворовал Гермоген. Если ж и этого нет, тогда и покрышки на ложах, Да и на ножках столов смело сдерет Гермоген. Даже когда и печет раскаленное солнце арену, Тянут завесу назад, если вошел Гермоген; В страхе спешат моряки паруса убирать поскорее, Лишь заприметят, что к ним в гавань идет Гермоген; И облаченные в лен, носители лысые систров Все убегают, когда в храме стоит Гермоген. Хоть на обед Гермоген платка никогда не захватит, Но, отобедав, идет вечно с платком Гермоген.

Марциал, кажется, не любит раскрывать перед читателем самого себя. Марциал, кажется, не любит рассуждать о проблемах философских. Но... разве вся римская жизнь, активным свидетелем, участником, бытописателем и критиком которой он был - не есть его философия, не есть он сам?

*** Ты не читаешь стихов, а желаешь слыть за поэта. Будь чем угодно, Мамерк, только стихов не читай. *** Геллий, голодный бедняк, на богатой старухе женился: Право, можно сказать: сыт теперь Геллий женой. *** Медик Герод утащил потихоньку чашку больного. Будучи пойман, сказал: "Дурень, зачем же ты пьешь?" *** Ежели это лицо Сократово было бы римским, Юлий Руф поместить мог бы в "Сатирах" его. *** Хлоя-злодейка семь раз на гробницах мужей написала: "Сделала Хлоя". Скажи, можно ли искренней быть? *** Где бы не встретились мы, ты, Постум, меня окликаешь Тотчас, и первый вопрос сразу же твой: "Как дела?" Встретив меня десять раз в течение часа, ты спросишь То же. По-моему, ты, Постум, остался без дел. "Основной прием комизма Марциала, - пишет М.Л. Гаспаров, - несоответствие внешности и сущности. Ловец наследств ухаживает за безобразной дамой; почему? Она в чахотке... Так строятся лучшие эпиграммы Марциала, напоминая загадку с отгадкой... Эта техника отточенной сентенции, замыкающей описание, разрабатывалась в риторических школах и оттуда была перенесена Марциалом в поэзию". (История всемирной литературы. Т. 1. С. 483.)

Популярность Марциала еще при его жизни была огромна. Вся империя зачитывалась этими легкими, изящными, остроумными эпиграммами. Раннее Средневековье бесконечно цитировало его и подражало ему. Боккаччо издавал и комментировал его книги; Лессинг построил на примере поэзии Марциала свою теорию эпиграммы. Им увлекались, ему подражали, сочинив и выпустив совместную книгу эпиграмм Шиллер и Гете; оставшиеся безымянными британские мастера и гений шотландской лирики и сатиры Р. Бернс. У Марциала учились, оттачивая свои перья в политической и журнальной полемиках Вяземский и Пушкин. Жанр эпиграммы жив и популярен и сегодня. В русской поэзии он проявляется и в прямой (Маршак, Вознесенский, А. Иванов и др.) форме, и в видоизмененной ("Гарики" И. Губермана - оригинальное сочетание классической эпиграммы и четверостиший в духе персидского средневекового поэта О. Хайяма).

Немалое число марциаловых эпиграмм носят сатирико-меланхолический характер. Это обстоятельство, по-видимому, и позволило И.А. Бродскому дать своей поэтической стилизации "Письма римскому другу" (см. выше главу о Горации) подзаголовок "Из Марциала", поскольку стихотворение Бродского как раз и представляет такую вот меланхолическую сатиру.

Близок к эпиграмме жанр лимериков - английских юмористических миниатюр. Да и вообще вся сатирическая поэзия навсегда прочными узами связана с творчеством великого римского поэта Марциала. Впрочем, как и с творчеством последнего римского классика - Ювенала.

***

Жестокая, яростная, обличительная сатира имеет своим родоначальником Ювенала, профессионального ритора-декламатора и автора шестнадцати сатир в гекзаметрах. Он начал писать (или публиковать) свои безжалостные стихи после гибели тирана-императора Домициана, будучи уже сорокалетним человеком.

Огромная популярность Ювенала у русских демократов XIX столетия объясняется четко выраженной в его стихах оппозицией тирании со стороны маленького человека. Такая оппозиция была любимым детищем и русской демократии. К этому надо добавить достаточно легкомысленное увлечение Ювеналом Петра Великого, который вряд ли пошел дальше восторгов по поводу Ювеналова выражения "в здоровом теле здоровый дух", и ученические заимствования у римского сатирика основоположника русской поэтической сатиры, поэта XVIII в. Антиоха Кантемира. Как поэт Ювенал несомненно слабее всех римских классиков и в первую очередь своего старшего приятеля Марциала, у которого он немало перенял: круг тем, приемов (гиперболизм, сентенциозность), доводя их часто едва ли не до абсурда. Если верить Ювеналу, в Риме конца I - начала II веков нормальному человеку жить было вообще невозможно:

Лучше отсюда бежать - к ледяному хотя б океану, За савроматов, лишь только дерзнут заикнуться о нравах Те, кто себя выдают за Куриев, сами ж - вакханты... ...Трудно сатир не писать, когда женится евнух раскисший... ...Когда вызов бросает патрициям тот, кто Звонко мне - юноше - брил мою бороду, ставшую жесткой... ...Как тут не писать? Кто только терпим к извращеньям Рима, настолько стальной, чтоб ему удержаться от гнева, Встретив юриста Матона на новой лектике, что тушей Всю заполняет своей... ...Разве не хочется груду страниц на самом перекрестке Враз исписать, когда видишь, как шестеро носят на шее Видного всем отовсюду, совсем на открытом сиденье К ложу склоненного мужа, похожего на Мецената, - Делателя подписей на подлогах, что влажной печатью На завещаньях доставил себе и известность и средства. Там вон матрона, из знатных, готова в каленское с мягким Вкусом вино подмешать для мужа отраву из жабы... ...Восхваляется честность, но зябнет; Лишь преступленьем себе наживают сады и палаты...

Кажется, что Ювенал специально сгущает краски еще и потому, что великим успехом в его время пользуются книги Плиния Младшего (племянника автора "Естественной истории"), особенно его письма, представляющие собой благодушные речи довольного собой и миром аристократа, этакие панегирики (Похвальные речи, неумеренные восхваления.) императорам, Риму и римскому образу жизни.

В ответ Ювенал противопоставляет свои мрачные, оскорбительные гекзаметры.

Его речь хлестка, лексика забориста, типажи омерзительны. Хуже всего он отзывается о женщинах:

Хочешь терпеть над собой госпожу?.. ...Женишься ты, а жене настоящим окажется мужем Иль Эхион-кифаред, иль Глафир, или флейта-Амброзий... ...Бросивши мужа, жена сенатора Эппия с цирком В Фарос бежала... Стоит ли мне говорить о зельях, заклятьях и ядах, Пасынкам в вареве данных? В припадке страсти и хуже Делают женщины: похоти грех - у них наименьший...

В общем, картина мира у Ювенала совершенно безотрадная. Но вот что любопытно: если осторожный Марциал писал о своих соседях, о современниках, то кажущийся бесстрашным и безудержным Ювенал пишет (в случае сильных мира сего) только о тех, кто уже либо умер, либо отошел от власти. Это, конечно, тоже примета меняющегося времени, но и в еще большей степени - личности.

Что вечного внес в литературу Ювенал?

Прежде всего, понимание сатиры как бичующего пороки кнута. Далее - ряд четких и броских сентенций, ставших пословицами: "хлеба и зрелищ!", "так хочу, так велю: будь вместо довода воля!", "в здоровом теле здоровый дух" (последняя, впрочем, звучит в оригинале несколько иначе: "в здоровом теле предполагается (по идее должен быть) здоровый дух", что, конечно, меняет смысл привычного афоризма). Наконец, прямое выражение оппозиции маленького человека власти.

Предоставим завершить этот очерк В. Дюранту, хотя и не соглашаясь с ним в утверждении о том, что Ювенал - величайший из римских сатириков. (Да он и сам сказал о себе в первой сатире, может быть даже излишне резко: "Коль дарования нет, порождается стих возмущеньем"). Нам таковыми представляются все же Петроний, а в поэзии - Марциал.

"Не следует понимать его (Ювенала. - В.Р.) слишком буквально. Он был разгневан; ему не удалось сделать себе в Риме карьеру так быстро, как хотелось; он избрал сладкую месть - лгать о нем, вооружившись тяжелой дубинкой и ненавистью, которая и не притязала на справедливость. Его нравственные стандарты были высоки и здоровы, хотя и окрашены консервативными предрассудками и иллюзиями насчет добродетельного прошлого. На основании этих стандартов, если пользоваться ими без жалости и меры, можно вынести обвинительный приговор любому поколению в любой части света. Сенека знал, сколь древна эта забава. "Наши прадеды, - писал он, - жаловались, как мы жалуемся, и наши потомки тоже будут жаловаться на испорченность нравов, на всевластие порока, на то, что люди все глубже и глубже погружаются в бездну греха, что положение человечества из плохого становится еще худшим" (Вечная тема всех времен и всех литератур, в том числе и русской. Вспомните это высказывание Сенеки, когда будете изучать роман И.С. Тургенева "Отцы и дети".) . Вокруг безнравственности, существующей в любом обществе, словно вокруг ступицы, вращается широкое колесо чистой и цельной жизни, в которой сплетены традиции и моральные императивы религии, экономические заботы о благе семьи, инстинктивная любовь и забота о детях, зоркость женщин и стражей общественного порядка (Нельзя не согласиться в этом с В. Дюрантом, учитывая, что Ювенал жил на рубеже I - II вв. н.э., когда до полного разложения и падения империи было еще далеко. Конечно, поэты - пророки, но в случае с Ювеналом вряд ли можно говорить о пророчествах.) , и этого достаточно, чтобы заставить нас соблюдать общественные приличия и оставаться относительно трезвомыслящими. Ювенал - величайший из римских сатириков, как Тацит - величайший из римских историков; но мы ошибемся, принимая рисуемую ими картину за нечто достоверное, так же как ошибемся, некритически относясь к той ласкающей взор цивилизованной сцене, которая вырастает перед нами при чтении писем Плиния".

Именами Марциала и Ювенала мы завершаем очерки о звездах древнеримской литературы, как завершаем и эту книгу. Но с литературой латинской не прощаемся, ибо ей предстоит еще долгая старость в эпоху средневековья, а затем и второе рождение и лебединая песня в эпоху Ренессанса. Так что мы еще встретимся, д'Артаньян, обязательно встретимся!", как говорили наши любимые с детства герои Александра Дюма.

ВОПРОСЫ:

1. Как вы думаете, можно ли считать А.С. Пушкина учеником Марциала? И можно ли связать с Ювеналом призыв великого русского поэта "глаголом жечь сердца людей", или это высказывание не имеет к сатире никакого отношения?
2. Что связывает и что различает Марциала и Ювенала с Горацием?
3. Можно ли считать стихотворение И.А. Бродского "Письма римскому другу" стилизацией под всю римскую поэзию?
4. Что такое эпиграмма?
5. Что такое сатира?
6. Как вы понимаете проблему отцов и детей? Что общего в высказывании Сенеки, приводимом в книге В. Дюранта "Цезарь и Христос", с идеологией "отцов" в романе И.С. Тургенева "Отцы и дети"?
7. В чем различие традиционно понимаемого афоризма "в здоровом теле здоровый дух" и точной цитаты из Ювенала?
8. Как вы понимаете выражение Ювенала "хлеба и зрелищ!"?