Марковский И. Г.

Сюда я больше не вернусь

(публикуется впервые),

Глава: Сюда я больше не вернусь

Повесть

Перед окном квартиры большого города стоит человек. За окном он видит окна таких же квартир, видит спешащих куда-то людей, машины... Но человек ничего этого не видит. Он видит село, село своего детства...

Село Печерка, дымящее в небо печными трубами где-то среди возвышенностей Салаирского кряжа, примечательно было тем, что в нем было сразу три государственных учреждения: детдом, дурдом и курятник. Были, конечно, еще и сельсовет, и школа, и совхозная контора, и почта, и магазин... Но все эти учреждения к вечеру пустели, жизнь в них прекращалась, и постоянная жизнь была только в этих трех вышеназванных учреждениях.

Конечно, дурдом в государственном реестре не назывался дурдомом, а назывался интернатом для душевнобольных или домом инвалидов. Но попробуй переубеди наш косный народ - и интернат в селе упорно называли дурдомом. Не станем и мы изменять народной традиции, хотя жизнь постоянно вносит свои коррективы, новации и номинации.

Дурдом из трех государственных учреждений появился в селе Печерка последним и возник с укрупнением сел. Сначала "дураки" были рассредоточены по малым селам, по одному-два на село. И "дураки" были селянам не в тягость - кто-то накормит, кто-то напоит, кто-то рубашку постирает, да и они, "дураки", у кого дрова поколют, у кого огород прополют. Но затем было объявлено укрупнение сел. И малые села начали вливаться в большие. И "дураки" из малых сел, до того бывшие при деле в народной жизни и, главное, по одному-два на село, незаметные, влившись в одно село, стали заметными, и их тоже были вынуждены "укрупнить", собрав в один дом, который в народе и по сей день называют "дурдомом".

Противоречий между детдомом и дурдомом больших не было. Противоречия чаще возникали между детдомом и курятником и, случалось, обострялись до того, что в детдоме появлялся сам директор совхоза, и всех выстраивали на линейку. На линейке затрагивались многие вопросы. От вопроса: кто лазил за яйцами на совхозный курятник до вопроса: что делать?.. как дальше двум государственным учреждениям жить? А что курятник является государственным учреждением, на этом настаивал сам директор совхоза. Директор также предлагал свою версию, или концепцию, сосуществования: "Те яйца, что вы находите за курятником, ваши. Но в курятник ни ногой".

Но тут же от противоборствующей стороны вставал вопрос: "А курицы, что за курятником, наши?.. "

- Нет, курицы не ваши.

- А может, они вывелись уже за курятником из тех яиц, что на нашей территории?..

- Курицы за оградой курятника совхозные, и за всякую убитую курицу понесете ответственность по всей строгости закона, - чеканил слова директор совхоза Печерки.

Но это решение было не обоюдным, а односторонним, волюнтаристским. И вопрос о курице и яйце так и оставался до конца не разрешенным и разрешался скорее по воле Провидения, чем по воле директора совхоза: иногда курице, вышедшей за ограду курятника и углубившейся в лес, и удавалось добежать обратно до дырки, шмыгнуть за спасительную ограду курятника и остаться живой. Иногда же пущенная из лука стрела или точно брошенный томагавк "индейца" обрывали эту жизнь на бегу...

Да, противоречий у курятника с детдомом было больше, чем у детдома с дурдомом. Во-первых, дурдом находился на отшибе, километрах в двух от села. Во-вторых, дурдомовцы для детдомовцев большого интереса не представляли. За исключением, пожалуй, одного - Сани Портнягина. Была ли Портнягин фамилия Сани или кличка, никто не знал, да никого это и не интересовало. Для всех он был Саня Портнягин и все. Саню Портнягина знали не только в селе Печерка, но и за его пределами. Знали даже в районном центре. И когда печерские мужики появлялись в райцентре, останавливались в "Доме заезжих" и на вопрос заезжих из других сел: "Откуда будете? " - отвечали: "Из Печерки", то в ответ обычно произносилось: "А-а!.. это у вас там Саня Портнягин есть?.."

- Есть... - отвечали печерские мужики, как бы приосаниваясь с именем Сани.

- У нас... - и начинался разговор о Сане...

Да, Саня Портнягин был любопытный "дурак", не какой-то там неграмотный сельский, а дурак умственный. Стоило только кому-нибудь из мужиков сказать: "Ну-ка, Саня, скажи речь". Как Саня тут же отыскивал глазами какую-нибудь возвышенность, чурку, крыльцо или еще какой пьедестал, становился выше всех и начинал словно передовицами из газеты "Правда".

- Бога нет!.. - возвещал Саня.

- Как, Саня, нет? Вон бабка Уфимица говорит: есть. А в тебе, говорит, антихрист сидит,- весело задирали Саню мужики.

- Бог - Ленин...

- Ну, Саня, тебе бы в президиуме быть, - смеялись мужики, крутя головами.

Нет, Саня Портнягин был не сельский дурак, не из малых отдаленных сел. Скорее, он был дурак городской или районный, поговаривали даже, что он был лектором, пропагандистом атеизма, на этом и съехал...

Начинал Саня Портнягин свои выступления вполне даже разумно, в стиле тезисов, что публиковались в центральных газетах к 1 Мая и 7 Ноября. Во всяком случае, в стиле тезисов вначале был вполне понимаем. Но потом входил в такой раж, в такую горячность, что всякий стиль исчезал, кроме его пламенной речи. Любопытно, что с Саней пытались общаться и заговаривать даже женщины. И непременно это были какие-нибудь серьезные активистки при сельсовете или при партийной организации и говорили тоже серьезно:

- Саня, ты, конечно, хорошо говоришь, правильно. Но не горячись. А то ты горячишься, и тебя трудно понять, - увещевали Саню сельские активистки.

Саня Портнягин согласно кивал. Но тут откуда ни возьмись появлялась какая-нибудь троица детдомовских разгильдяев и кричала: "Саня! Гимн - троекратно. Папироску даем". И Саня Портнягин тут же троекратно поднимал ногу и троекратно пердел прямо в присутствии только что увещевавших его женщин-активисток.

Дернуть ногой со всеми вытекающими последствиями троекратно или шестикратно - это была вторая славная ипостась несомненного героя села Печерки, Сани Портнягина, известного даже за ее пределами. Увы! Эта вторая ипостась, конечно, отвращала от него сельских женщин-активисток. А так, кто знает, может быть, Саня и оказался бы в каком-нибудь президиуме. Но он никак не мог отказать в троекратном или шестикратном исполнении своего наивысшего гимна, за который Саню любили и дружили с ним детдомовские пацаны, подпуская Саню с его гимном не только к девчонкам, но и к воспитателям. Во всяком случае, известная в детдоме воспитательница Екатерина Ивановна выслушивала Санин гимн неоднократно. Саня Портнягин мог дернуть по заказу до двенадцати и, говорили, даже до шестнадцати раз. Наверно, Саня мог бы войти с исполнением своего гимна в известную книгу рекордов Гиннесса. Но в то время в селе Печерка никто не знал ни про такую книгу, ни про такую всемирную славу. И хотя буквально в те дни человек уже вышел в космос, но ни в том дурдоме, ни в том детдоме и ни у кого из селян Печерки телевизора еще не было (глядя в сегодняшний телевизор, можно сказать: и слава Богу). Правда, в ту самую пору телевизор для детдома уже купили. Но две сосны, те, что называют корабельными, связанные в одну "антенну" и поднятые тремя тракторами в присутствии половины села, так ничего в небе и не поймали. Как этой антенной ни крутили и ни маячили - цивилизация не отзывалась... Да, возвышенности, окружавшие село Печерку, оказались выше двух поставленных друг на друга сосен: цивилизация не отзывалась. И книга рекордов Гиннесса, и слава гимнов Сани Портнягина, казалось, в мировом значении, в мировом звучании для жителей села Печерки никогда не будут возможны. Села, где было три государственных учреждения... в одном из которых и провел свое детство человек, стоящий у окна квартиры большого города. Но человек как бы и не видит этого большого города, он все чаще видит село, затерянное где-то среди возвышенностей Салаирского кряжа...