Плеяда 42

Примерно в то же время, когда воспитательница посетила библиотечную каморку, на дверях "красного уголка" появилось объявление:

"Организуется кружок танцев. Ведет воспитательница Галина Николаевна Платонская. Дни занятий - среда и суббота, после ужина".

Комната, официально именуемая "Красным уголком", называлась и клубом, и спортивным залом. Здесь же крутили кино через кинопроектор, где фильм делился на много частей-бобин, и эти бобины надо было перематывать вручную. Но даже такое кино показывали не чаще, чем два раза в месяц, еще и "лишали" за снижение успеваемости или дисциплины. В этом же зале стояли "конь" и "козел", через которых иногда разрешалось попрыгать. Но девчонки не изъявляли большой охоты прыгать через "козла", а мальчишки предпочитали живого "козла" и прыгали через спины или на спины друг друга, играя в свою излюбленную чехарду.

Зато на танцевальный кружок собрались почти все девчонки. Но с мужской стороны дело обстояло хуже. Из старшей группы записались Анохин и Барышев, зашли посмотреть Ваганьков и Данилов Толя. Ваганьку уговорили остаться. Д. Т. ушел.

Перед вторым занятием воспитательница Евгения Терехова подошла к Уразаю.

- Дима, а ты не хочешь записаться в кружок танцев?

- Бабское дело...

- Ну почему бабское?.. Вспомни князя Андрея Болконского, разве ты не хотел бы быть на него похожим?..

- А разве Болконский только танцевал, он еще и воевал.

- Но нельзя же воевать всегда, Дима, и со всеми. Не будешь же ты воевать с женщиной. Женщины завоевываются по-другому.

- Танцами, что ли?..

- И танцами тоже. Хорошо танцующий мужчина - мечта любой девушки. Приходи сегодня. Галя очень хорошо танцует и нас научит. Я сама записалась - да танцевать не с кем. Одни девчонки, мальчишек совсем нет. Придешь?

- Не знаю.

- Приходи, Дима, посмотришь, может, понравится.

- Ладно, посмотреть зайду.

Уразай сдержал слово и посмотреть зашел. Платонская, увидев его, тут же подошла к нему:

- Дима, тебя нам и не хватает. Будешь моим партнером. Мы с тобой будем учить и сами учиться.

- У вас вон Анохин есть, - усмехнулся Уразай.

- Он слишком выпячивает грудь. Пойдем, - Платонская потянула Уразая за руку, выводя на середину круга. - Все разобрались по парам и смотрим на нас с Димой. Дима, правой рукой берешь меня за талию, в левую берешь мою руку. Начнем - два шага вперед...

Первые круги Уразай делал неумело и даже неохотно, но в конце занятий Платонская сказала ему:

- Дима, в тебе есть что-то прямо аристократическое: ты все схватываешь на лету.

- Нашли аристократа, я вам четыре раза на ногу наступил, - Уразай усмехнулся. Но "аристократическое" ему все же было приятно. И на следующее занятие Уразай пообещал Платонской прийти и пришел. Через четыре занятия Уразай уже вполне свободно кружился с Платонской по залу...

Наступивший апрель прервал не только занятия танцами, но для многих и занятия в школе. Территория детдома оказалась расположена так, что на самой середине между домиком для занятий и основным корпусом при вешних водах образовывалась огромная лужа, и, чтобы попадать из главного корпуса во вспомогательные помещения - в тот же домик для занятий, в столярку, в складские помещения, на скотный двор и мимо него в школу, в детдоме в оную пору срочно прокладывали "тротуары", для чего напиливали толстые чурки и на них наколачивали "тротуар", а попросту мостки шириной в две доски. Этого было вполне достаточно, чтобы человек мог спокойно идти и разойтись со встречным. Но когда на "тротуаре" встретились бегущие навстречу друг другу Д. Т. и конопатый Шплинт, то, увы, им не хватило места разойтись, и последний полетел в воду. После чего Шплинт догнал Д.Т, и на этот раз они оба полетели в ледяную воду и еще долго выясняли в ней свои дружелюбные отношения. А через два дня оба оказались в санитарной комнате, или лазарете, как еще называли эту комнату, видимо, по старинке, в честь воскрешения Иисусом Христом умершего Лазаря. Скоро в эту комнату добавилось еще несколько разного рода плотогонов и флотоводцев, для которых огромная лужа посередине территории детдома становилась по весне ареной самых яростных морских сражений и строительства самого разнообразного флота. От пироги в одну доску до эсминцев в три и четыре бревна. И все эти эсминцы, бригантины и индейские пироги бороздили лужу, сходясь на "абордаж", на "таран", стоило только флотоводцам освободиться от школы. И выгнать их из этого моря-горя, как говорили воспитатели, мог только зычный голос директора, который и сам иногда, случалось, захваченный развернувшейся баталией, становился на тротуаре, как на капитанском мостике, и командовал сражением, как адмирал.

В результате всех этих морских баталий санитарная комната скоро оказалась заполнена. Средняя группа наполовину переселилась в лазарет. Кто-то серьезно температурил, а кто-то перед приходом фельдшерицы усердно натирал под мышкой солью...

К обыкновенной весенней простуде в детдоме добавилась эпидемия свинки, и санитарную комнату стали называть "свинарником".

Уразай болел в легкой форме и обслуживал тяжелобольных: приносил им из кухни пищу, уносил обратно посуду. И, несмотря на то, что некоторые мальчишки действительно переболевали тяжело, в санитарной комнате, или "свинарнике", было всегда весело и шумно. Одним из удовольствий этой комнаты была печь с плитой. Этой печью с плитой комната обогревалась, и на ней же проводилось кипячение и стерилизация медицинского оборудования, состоявшего из двух ложечек, которыми отжимают язык. А в основном на плите пеклись нарезанные ломтики картошки, распространяя свой аппетитный запах за пределы санитарной комнаты. И на этот запах заглядывали не только здоровые воспитанники, но и воспитатели... Да, попасть в санитарную комнату и попечь на плите картошки была голубая мечта всех пацанов.

После отбоя, когда директор и воспитатели уходили из детдома, в санитарной комнате собирались и больные, и здоровые...

Обязанности воспитателя и надзирателя в такие часы - с вечера и до утра - возлагались на ночную сторожиху, тетю Улю - Ульяну Борисовну, которую между собой мальчишки называли Улькой.

Тетя Уля всегда была в детдоме для пацанов предметом насмешек и розыгрышей. То в окно воспитательской, где тетя Уля прикемаривала до утра, вдруг раздавался стук - и в окно смотрела на тетю Улю какая-то страшная рожа с огненными глазами: это пацаны, выскоблив изнутри тыкву, вырезали рожу с жутким оскалом и вставляли вовнутрь зажженный фонарик, отчего рожа горела глазами и оскаленным ртом, как собака Баскервилей. То кто-то лез в окно с крыши, и тетя Уля "ясно видела за стеклом сапоги", что пацаны подвешивали на веревочках спуская с чердака; сапоги постукивали по окну, и " кто-то спускался...", отчего тетя Уля с криком выскакивала из воспитательской и бежала будить старших...

Особенное желание разыграть именно тетю Улю состояло в том, что тетя Уля заикалась. А когда она волновалась, то заикалась особенно сильно. Ругалась же она и выражала свой гнев, досаду и раздражение всегда одним словом "крокодил" или "крокодилы". А потому как тетя Уля заикалась, то ее "крокодилы" получалось раздельно: "Кро-ко-ко-кодилы!.."

Но в целом тетя Уля была добрая женщина и часто приходила в детдом со своей выпечкой и угощала "кро-ко-ко-дилов". Может, отчасти и расчетливо, задабривая пацанов. И тетю Улю "кро-ко-ко-дилы" по-своему уважали: во всяком случае, в детдоме был негласный, но твердый договор - "тетю Улю не подводить..." И в ее дежурство, хоть и показывались в окно всякие "рожи", но серьезных ЧП никогда не было.

В этот вечер, когда воспитатели и директор покинули детдом и весть об этом облетела спальни коротким словом: "ушли!..", в санитарной комнате, куда по одному, по двое перебрались из своих спален почти вся средняя группа и часть младшей и старшей, на печку вместе с пластиками картошки поставили мелкокалиберный патрон с пулей: патрон накалился, и гильза отстрелила пулю в потолок.

- Давайте пуганем Ульку, - предложил кто-то, и тут же был разработан план. Подсчитано время нагрева патрона и время, за которое тетя Уля дойдет от воспитательской до "свинарника"... И штук двадцать мелкокалиберных патронов с пулями, направленными в потолок, выстроилось на плите... В санитарной комнате поднялся невообразимый шум и свист. Тетя Уля вышла из воспитательской и пошла выяснять, "что там делают эти кро-ко-ко-кодилы..."

Она вошла в санитарную комнату и принялась, как и положено, ругать "смутьянов"; говоря, что завтра же все расскажет директору: и какие они больные, если ржут, как кони, и что больных должно быть одиннадцать, а тут "целая орава..." Орава не унималась, явно задерживая тетю Улю. И в самый кульминационный момент ее монолога вдруг что-то где-то щелкнуло, потом еще, еще и еще... "Стреляют", - пронеслось в сознании тети Ули, и она пулей выскочила за дверь.

- Кро-ко-ко-кодилы!.. - неслось из коридора. Ответом из "свинарника" был гомерический смех.

Когда утром воспитательницы Евгения Терехова и Галина Платонская первыми вошли в детдом, Ульяна Борисовна кинулась к Евгении:

- Ваши кро-кодилы вчера в меня стреляли!..

- Как стреляли?.. Кто?! - опешила Евгения.

- А хто их знает - хто... Те, что в санитарной комнате...

- Пойдемте...

Евгения, Платонская и тетя Уля вошли в санитарную комнату. Больные невинно и страдальчески смотрели на вошедших.

- Ульяна Борисовна говорит, что вы в нее стреляли. Это правда? Отвечайте. Дима, вы понимаете, чем для вас это может кончиться?..

- Да ни в кого мы не стреляли: пульки мелкокалиберные на печке сушили, а они как начали в потолок бахать. Мы сами не ожидали. Вон на потолке все отметины.

- Сдавайте сюда ваши пули.

"Убивцы", как выразилась тетя Уля, сдали кучу пустых гильз и только одну с пулей.

- Где вы это взяли?

- У местных пацанов в пристенок, в чику, выигрывали.

Евгения собрала "пульки" в пригоршню и тут же бросила их в печь, где еще были красные угли. Через минуту в печи раздался выстрел, и из дверцы пошла пыль. В санитарной комнате поднялся смех.

- А если бы мы вам дали целую горсть заряженных?.. Печь бы разлетелась.

- Откуда я знала, - стушевавшись, ответила воспитательница.

- Ладно, женщинам прощается, - сказал Ваганька. - Но и вы нас директору не выдавайте. А то и мы скажем, как вы печку чуть не взорвали. - Слова Ваганьки сопровождал веселый смех.

- Ульяна Борисовна, как поступим?.. Может, правда, не будем директору докладывать?

- Ладно, раз не в меня. Я-то думала: в меня...

- Да что уж они совсем, что ли?..

- А хто их, кроко-одилов, знает.

- Приносите-ка Ульяне Борисовне извинения.

- Приносим!..- хором отвечали крокодилы.

Евгения Терехова не хотела, чтобы о случае с пульками узнал директор. И не потому, что и сама опростоволосилась, и даже не потому, что в истории участвовала в основном ее группа. А потому, что Созин опять начнет искать зачинщика. И зачинщиком окажется Уразай.

В том же апреле задирали головы в небо: человек слетал в космос. И хотя человека там уже не было, но головы все равно запрокидывались, и глаза тянулись к звездам.

- А бога он там видел?.. - сказал кто-то. Вокруг засмеялись...