Плеяда 42

Да, лучший разведчик детдома Вовка Кузик с Катенькой Поспеловой явно оплошал. Но надо отдать ему должное, что на собрании в своей группе, после того, как они держали, а Бутылка насиловал, решался вопрос: говорить или не говорить старшим, Вовка Кузик сказал, что все надо рассказать Димке Уразаю. "Димка справедливый", - заключил он.

Вовка Кузик видел потом, как били Бутылку. Как Бутылка падал и его поднимали со словами: "Стой", исполняя нигде не писанный, но твердый пацановский закон: лежачего не бить. Разведчика поставили тогда на атасе. Вовка Кузик стоял на пригорке и чувствовал себя не очень уютно: не скажи он Бутылке, что Катька Поспелова загорает на поляне, и ничего бы не было. О-хо... и хорошая разведка не всегда служит хорошему делу. Кузик чувствовал себя виноватым, правда, больше не перед самой Катенькой, а перед старшими пацанами, перед Уразаем, Ваганькой... И, вернувшись потом в свою группу, разведчик Кузик объявил: "Уразай..., старшие пацаны сказали: Катьку не обижать и Бутылкой не дразнить. Морду набьют, как Бутылке. Если Катька про это расскажет, нас всех в тюрьму заберут за групповое изнасилование. А за групповое изнасилование сразу пятнадцать лет дают и под нарами сидят. Димка сказал, он знает..."

То ли потому, что Катенька Поспелова увидела на следующий день на лице Бутылки синяки, то ли еще почему, но она никому о случившемся не рассказала, и все было тихо... Но разведчик все же не снимал вокруг Катьки своего разведывательного дозора, и однажды он, запыхавшись, подбежал к Уразаю. Тот в это время сидел на старой березовой чурке около дровяной поленницы и обрабатывал стеклом лапту-биту для игры в попа-гоняло.

- Уразай!.. Димка... Я тебя ищу, ищу!.. Толстяк Катьку Поспелову на чердак повел... - выпалил он сходу.

- Ну и что?..

- А то, что он хочет сделать с ней, что и Бутылка...

- А я что... пасти ее должен?.. Пошла - значит согласна, - недовольно ответил Уразай.

- Да не согласна она! - расстроенно говорил Кузик, вспоминая, как неохотно, почти упираясь, шла за Толстяком Катька Поспелова и как Толстяк, воровато оглядываясь по сторонам, тащил Катеньку к лестнице на чердак. Кузик на этот раз не мог понять своего старшего друга и командира. То Уразай бьет за это Бутылку, то спокойно сидит на чурке, когда Толстяк хочет сделать с Катькой то же, что и Бутылка... Кузик не понимал: может, Димка боится Толстяка?.. Но он уже не раз побеждал его в драке, об этом знают все пацаны.

Но если разведчик в эту минуту не понимал своего командира и старшего пацана, которого все младшие пацаны уважали за смелость и справедливость, то сам Уразай понял все сразу. Он тут же вспомнил, как Толстяк сально расспрашивал Бутылку о подробностях... Как вяло бил.

Ай да Толстяк!.. Ловкий Толстяк. Уразай легко представил, что будет происходить на чердаке у Толстяка с Катенькой. Более того, он как бы увидел вместо Толстяка себя... Он уже чувствовал в себе эту влекущую тайну женского тела... Он мог бы и сам с Катенькой. Но - мог, да не мог. Если Уразай и мог увидеть себя с Катенькой... То он не мог бить Бутылку и делать то же самое. Не мог поступать как Толстяк, по какому-то странному свойству своей природы, которое всегда выводило его за пределы его личной выгоды и порой даже безопасности. Уразай не мог так же ловко, как Толстяк, не по слабости своего ума или воли, а по какой-то другой, не понятной ему причине. Не мог и все. Но и другой своей благородной заступнической роли в этом деле не видел. И лишь испытывал какое-то огорчение оттого, что Катенька пошла на чердак с Толстяком, как будто они оба его в чем-то обманули...

- Раз пошла - значит, согласна, - сказал он снова, с явным нежеланием лезть в это дело, где и сам чувствовал в себе ту же грешность, за которую бил Бутылку. И теперь надо идти ругаться и драться с Толстяком. "Драться из-за бабы".

Но если разведчику Кузину думалось, что Димка Уразай, может, не уверен, что снова побьет Толстяка и потому нерешителен, то сам Уразай вовсе не боялся драки и даже не думал о ней. Но он не находил причины, не видел для себя "права" в пацановском кодексе и в кодексе окружающей его жизни. "По согласию можно любую бабу... "Сучка не захочет - кобель не вскочит", - не один раз слышал Уразай в той же колхозной "конюховке", где собирались деревенские мужики и, дымя махрой, травили байки про баб, про войну, про суму, про тюрьму.. И Уразай сознательно и бессознательно опирался на эту народную культуру, фольклор, традицию, по которой "сучка не захочет - кобель не вскочит, и по согласию можно... "

- Да не согласна она. Я сам видел, как Катька плакала, когда Толстяк жал ее в углу... Я знаю: Толстяк застращал ее. - Уразай и сам догадывался... Но, если бы Катька закричала, тогда другое дело. Уразай кинул взгляд в сторону чердака - крика не было. Чердак хранил молчание. Лишь тройка голубей, вылетела из слухового окна. И это могло говорить, что голубей, что-то потревожило. Да, перед Уразаем стоял лучший в детдоме разведчик Кузик, веривший в справедливость и силу своего старшего друга и командира и ожидавший от него дальнейших указаний и действий.

- Говоришь, на чердак... - сказал Уразай, вставая, откладывая лапту и стекло в сторону.

- Ну да, он ее тащил, а она упиралась: не хотела идти. Но Толстяк насильно тащил. Я видел, как он уже повел ее по лестнице, и побежал к тебе, - быстро говорил Кузин, идя рядом с Уразаем, торопясь и забегая вперед.

Уразай не пошел к лестнице на чердак. Он подошел к торцу того корпуса, где были пристроены отхожее место и умывальник. Крыша этой пристройки была ниже основного П-образного корпуса. На нее можно было взбежать по приставленной тут же доске и дальше, протиснувшись под неподшитый проем в карнизе основной крыши, оказаться на чердаке. Это был пацановский тайный ход, через который они проникали на чердак незаметными и так же незаметно исчезали с чердака при свисте или крике: атас!.. И тройной свист и крик значили одно: на чердак полез директор или воспитатели. И, пока воспитатели или директор поднимались по главной пожарной лестнице, пока их глаза привыкали после света к сумраку чердака, на чердаке уже никого не было.

Уразай знал, куда Толстяк поведет Катеньку - к небольшой крыше-карнизу над запасным входом в детдом. Внутри этой крыши был маленький чердачок, где мальчишки положили доски в виде второго пола, чтобы не оторвать и не проваливать подшитые снизу доски карниза. Натаскали старые матрацы и часто играли там в карты, прячась от воспитателей. Вход с главного чердака в этот маленький чердачок, точнее, лаз, казалось, был наглухо забит досками. Но одни вбитые гвозди легко вынимались вместе с досками, другие, загнутые, поворачивались - и открывался чердачок, где было уютно, непыльно и довольно светло, свет проходил из боковых щелей, выходивших на улицу. Они же были и "смотровые щели".

- Жди меня здесь, чтобы Толстяк про тебя ничего не знал. А то он тебя потом поколотит... - сказал Уразай своему разведчику. И, словно кошка, быстро взбежав по доске на маленькую крышу, ухватился рукой за конек, по коньку прошел к карнизу большой крыши и исчез в дыре тайного лаза. От тайного лаза до маленького чердака было намного ближе, чем от главного слухового окна, через которое повел на чердак Катеньку Поспелову Витька Толстяк. Уразай знал чердак как свои пять пальцев. И, как слепой, знал, где надо поднять ногу, чтобы не споткнуться о балку, или пригнуться, чтобы не удариться лбом о какую-нибудь стропилину.

К маленькому чердачку двое и один подошли с разных сторон, но почти вместе... Катенька испуганно вскрикнула при мелькнувшей, как тень, выросшей перед ними фигуре. Толстяк шарахнулся в темноту. Но, узнав Уразая, вышел.

- А-а... Уразай... А я думал: кто-нибудь из воспитов, - Толстяк снова подошел к Катьке и взял ее за руку.

- Отпусти ее. Пусть уйдет.

- Почему?..

- Потому что ты делаешь то же, что и Бутылка.

- Если хочешь знать, у нас все по согласию.

Уразай повернулся к Катеньке: "Ты согласна? "..

- Нет... - стыдливо прошептала из полумрака Катенька.

- А зачем шла?..

- Он сказал... сказал, если я с ним не пойду, вся школа узнает про меня и Бутылку... - и Катенька захлюпала.

- А говоришь: по согласию. Это нечестно, Толстяк.

- Честно - нечестно. Они бабы - мы пацаны. Наше дело их уламывать.

Хочешь, давай вместе... Я первый, ты второй... А?.. Уразай... Ну, хочешь, ты первый... Давай!.. Никто не будет знать. Мы будем только вдвоем...

- Катька детдомовка.

- Ну и что?..

- А то!.. Если еще к ней подойдешь, я набью тебе морду.

- Заступничек нашелся, да?.. Бабский заступничек!..

Уразай пошел на Толстяка.

Разведчик Кузик, растворенный в темноте чердака, ждал драки. Но драки на этот раз не было. Толстяк стал отступать во тьму чердака, выкрикивая оттуда:

- Бабский заступничек!.. Бабский заступничек... - Потом стало тихо, Уразай и Катенька остались стоять на чердаке вдвоем.

- Чего стоишь?.. Иди... - сурово сказал Уразай.

- Я боюсь: он где-нибудь там... - Катенька Поспелова кивнула в темноту.

- Ладно, пойдем, до окна доведу.

Они шли молча. Идя рядом с Катенькой Поспеловой, Уразай чувствовал какое-то непривычное напряжение, словно он в чем-то стыдился Катеньки. Словно между ним и Катенькой что-то такое произошло. Словно не Витька Толстенко, а он приводил Катеньку на чердак...

Катенька тоже шла рядом с ним смущенно и напряженно. И в то же время ей хорошо было с Димкой. Рядом с ним она ничего не боялась.

Они подошли к слуховому окну.

- Все... Дальше сама.

- Дим, мне не вылезти...

Ей, действительно, было не вылезти. Чтобы вылезти из чердака в слуховое окно, надо было или что-то подставить под окном: стул ли, чурку. Или, подпрыгнув, сделать силовой выжим на руках, а потом закинуть в окно ногу, что обычно проделывал Уразай и другие пацаны. Или подсаживали друг друга, обхватывая за ноги. Но Катеньку Поспелову Уразай почему-то не мог, не решался подсадить за ноги. Он наклонился перед ней, согнув спину.

- Становись на меня ногами.

- А тебе не будет больно?

- Не бойся, не будет, - приподнимаясь, выпрямляясь в коленях, он приподнял ее на уровне слухового окна. И Катенька переступила прямо со спины своего нежданного защитника на подходившую к окну лестничную ступеньку, перешагнула, как королева, с корабля на бал.

А мальчишка, полностью выпрямившись, увидел перед собой круглые тугие икры Катенькиных ног, увидел прямо перед собой подколенные ямочки, и что-то, до того неведомое, незнакомое, перехватило в нем дух... Но он тут же усилием воли подавил в себе это состояние и отвернулся от Катеньки. И, когда Катенька повернулась, чтобы сказать своему нежданному спасителю спасибо, она увидела только его спину.

- Дима, спасибо... - сказала она в эту спину.

- Если Толстяк будет приставать, скажешь мне, - не поворачиваясь, ответил Уразай, и его спина растворилась во мраке чердака. А Катенька спустилась по лестнице на землю, где к ней вышел Витька Толстенко, видимо, поджидавший ее за углом корпуса.

- Что... заступничка себе нашла, да...?

-Да, - ответила Катенька и прошла мимо Толстяка, впервые расправив за эти дни свои плечики. Толстяк смотрел в ее спину... Но догонять не решался, вспомнив, как били Бутылку...

Вечером под большим секретом разведчик Кузик рассказал своему другу Нюсику, как они с Уразаем отбили Катьку Поспелову у Толстяка, который хотел сделать с ней то же, что и Бутылка. "Если бы не я, Толстяк бы сделал..." И, пожалуй, разведчик был прав.