Плеяда 42

Первой покидала село и детдом воспитательница Платонская. Ее увозил Толя Анохин в кошевой телеге с запряженным в нее Туманом - красивым жеребцом дымчатого цвета, которого запрягали в детдоме именно как выездного. Туман мог пробежать пятнадцать километров до района, почти не переходя на шаг. От района до станции было еще сорок километров пути и ходило грузовое такси - бортовая машина на базе ГАЗ-53, крытая брезентом. А со станции, что называлась Заринская, уже шли в разные стороны поезда...

Галина Платонская грузилась у воспитательского домика. Поставила в кошевую чемодан с вещами, пакет с книгами, завернутый в плотную бумагу и засунутый в большую авоську, связанную из толстой нити. Она в последний раз огляделась внутри домика, взяла со стола исписанный тетрадный лист и положила его на середину кровати Евгении Тереховой: "Кажется, все..." Подняла голову, вдруг увидела на стене свой календарь, расчерченный на три года по типу тюремного - расплата за высшее образование... "Кажется, я прошла экстерном..." - она дерзко усмехнулась, взяла со стола простой карандаш и перечеркнула весь календарь одним большим крестом. Вышла за порог, закрыла на висячий замок дверь домика, положила ключ в щель между верхним дверным косяком и бревном, откуда торчала пакля и куда они с Евгенией клали ключ всегда, и подошла к кошевой, где уже восседал на кучерском месте, сдерживая жеребца, Толя Анохин.

- Все, гренадер, едем, - сказала Платонская и легко запрыгнула в телегу. - Гони!.. Жеребец рванул с места и понес по дороге, взбивая копытами пыль. Когда кошевая проезжала мимо территории детдома, у дороги толпой стояли пацаны, до того игравшие в попа-гонялу, но с приближающимся стуком колес прекратившие игру и глядевшие на проносившуюся мимо повозку. Среди стоявших были Уразай, и Кузик, и Ваганька...

- До свидания, ребята!.. - сказала Платонская, преодолевая в себе какое-то смущение.

- До свидания...- ответили с дороги как-то нестройно и безрадостно глядя на проезжающую кошевую. Уже проехав, Платонская, вдруг встала в рост, повернулась в сторону оставшихся позади мальчишек и крикнула:

- Димка!.. Простите меня, подлую!.. - плюхнулась на сиденье и, ударяя по плетеному коробу кошевой ладонью, крикнула: - Гони... гони!..

Туман понесся по дороге, клубя за собой пыль. Мальчишки еще какое-то время смотрели на эту клубящуюся по дороге пыль, потом разобрали свои биты, продолжая игру.

А через четыре дня после отъезда воспитательницы Галины Платонской по разнарядке обмена уезжали воспитанники. До станции их увозили на детдомовском бортовом газике. А дальше воспитательница Екатерина Ивановна должна было увезти их поездом до города. А из города - забрать взамен легочно-ослабленных, которым предписывалась жизнь в селе.

Уезжающих по разнарядке вышел провожать почти весь детдом. Уезжал и директор, чтобы, попусту не гоняя машину, закупить и получить в районе необходимые для детдома школьные и хозяйственные товары.

Заканчивались последние приготовления. Все отъезжающие уже расселись, ходил еще только один директор, отдававший последние распоряжения. Отъезжающие и провожающие уже прощально смотрели в глаза друг другу. Смотрели по-разному: кто грустно, кто с обычным любопытством, кто и вовсе вел себя дурашливо... Но пристальнее и напряженнее всего смотрели в глаза друг другу Кузик и Нюсик.

- Я тебе обязательно напишу, как только приеду, - говорил Кузик Нюсику, стоявшему с ним у машины.

- Я буду ждать... - отвечал Нюсик, уже почти не видя друга сквозь слезы, все более заполнявшие его глаза.

- Провожающие отходят от машины, - объявил директор, уже стоя у открытой дверцы кабины, готовый садиться рядом с водителем.

- Постой, Нюс!.. - вдруг заторопился Кузик и полез во внутренний карман своего пиджачка, откуда он что-то вынул. Это был фонарик. Ржавый на вид. Простой и самый примитивный, на одну плоскую батарейку, деланый-переделаный, закрывающийся только с помощью круглой резинки от велосипедной камеры, что натягивалась на мятый-перемятый железный корпус. Но это было единственное и самое ценное достояние разведчика Кузика и его единственная личная вещь, которой он гордился перед пацанами, берег, как зеницу ока, и брал только на самые ответственные разведывательные задания, сопряженные с темнотой... Ибо главное достоинство этой вещи было то, что фонарик светил!.. - На!.. Возьми на память...

- А как ты?..

- В городе, говорят, много света. Кругом фонари... А тебе здесь пригодится. Может, и ты станешь разведчиком, - ответил Кузик, уже вскарабкавшись через колесо в машину и стоя у борта.

Нюсик прижимал проржавленный, погнутый фонарик к груди, и слезы ручьем текли по его щекам... Машина тронулась.

О, Господи!.. Нам, имеющим сегодня особняки, огороженные высокими заборами, освещенные яркими прожекторами, нам, бизнесменам, банкирам и олигархам, нам, освещающим подъезды наших особняков, наших офисов необычными фонарями и канделябрами, нам, даже "жертвующим" большие суммы на сирот, нам все равно никогда не сравняться с жертвой разведчика Кузика. И никогда наши дары не будут равноценны в глазах Всевышнего с даром того ржавого, изогнутого фонарика... Нам не дотянуться, нам еще расти, расти и расти до жертвы и дара разведчика.

Машина тронулась. Отъезжающие и остающиеся замахали друг другу. Не махал почему-то только один Уразай. Он стоял, словно задумавшись о чем-то. Потом, словно очнувшись, шагнул и обнял за плечо маленького Нюсика.

- Не плачь, Нюс... будет и на нашей улице праздник. Выйдете из детдома и встретитесь.

- Когда это будет?.. - вздохнул Нюсик.

- Будет. Выйдем из детдома, и никто уже не будет нами командовать. Главное - выйти из детдома...

Старший товарищ Нюсика и Кузика, Димка Уразай, думал что-то свое. А Нюсик думал, когда он теперь увидит своего друга Кузика, да и увидит ли?..