Плеяда 42

А в это время, когда Димка Уразай отводил желудок от "обеда", перечитывая заново корешки книг, между воспитательницей Екатериной Ивановной и пацанами средней группы сначала возникло противоречие, потом спор, переходящий в острый конфликт. Екатерина Ивановна, как единственная воспитательница, оставшаяся в детдоме, правила бал и командовала всюду. Она и распорядилась обед на Уразая не накрывать, потому что тот стоит у директора.

- Ну и что, что стоит, обед должен быть накрыт на всех. Димка разрешил мне съесть его обед, - заявил Ваганька. Ваганька слегка приврал, но не для себя, а для пользы дела. А дело начиналось с того, что на обед была картошка с котлетой. И пацаны намеревались взять порцию Уразая и каким-нибудь образом передать ему котлету. Но Екатерина Ивановна объявила, что на Уразая обед не накрывать, и этим осложняла дело в самом начале. Если не получить котлету за Уразая, надо кому-то отдать для Димки свою. Отдать, конечно, должен был его ближайший друг - Ваганька. Но котлеты в детдоме давали не так часто, и Ваганька был не против сам съесть свою котлету. Конечно, в том, что Ваганька отдал бы для Уразая свою котлету, сомнения ни в Ваганьке, ни в ком не было. Но зачем отдавать свою, когда лучше получить Димкину. Вопрос становился и моральным, и материальным, и принципиальным. Екатерина Ивановна упорствовала - Ваганька не сдавался:

- Если не накроете на Уразая, мы будем жаловаться в РОНО, что вы морите его голодом, а его котлету решили присвоить себе/

- Да как ты смеешь!.. - задохнулась от гнева Екатерина Ивановна.

- А так!.. Димка разрешил съесть котлету мне, а не вам, и если вы не поставите на стол его порцию, я пишу в РОНО.

Екатерина Ивановна с криком побежала к директору. Она нашла его в клубе, где директор с ребятами из старшей группы возился с кинопроектором.

- Федор Николаевич, что это такое/ Что они себе позволяют!.. Средняя группа Ваганьков требует накрыть обед на Уразая. И говорит, что Уразай разрешил съесть ему его обед. И, если я не накрою, значит, я сама хочу съесть его котлету. И он Ваганьков будет писать в РОНО. Что он себе позволяет!.. Как он смеет меня?.. Я никогда.

Конечно, Ваганька посолил крепко. Но, как детдомовский философ, трибун и политик, он хорошо знал, что нужно сказать, чтобы выиграть бой за котлету. И к тому же Ваганька не совсем был неправ: Екатерина Ивановна довольно частенько откушивала в детдоме и, конечно, не синюю кашу из ячневой сечки или перловки, а в то время, когда было что-нибудь вкусное, - котлету или рагу. И откушивала она гораздо чаще, чем даже сам директор, к которому она прибежала жаловаться. Конечно, Екатерина Ивановна не съедала лично чью-то котлету, котлет хватало всем. И все же воспитатели в детдоме на довольство не ставились, и котлета для воспитателя отщипывалась от общей порции, предназначенной для детей. Ваганька все это понимал, понимал и директор.

- Что, вы не можете сами разобраться? Неужели с этим обязательно бежать к директору? Отдайте им порцию Уразая, если они голодные и готовы съесть за своего товарища. Дайте, в конце концов, им добавки... Голодные, скажите повару, пусть сварит еще!.. - отвечал Созин в явном раздражении. - Пусть пишут/

- А в чем, Федор Николаевич, виновата я?.. Что они себе позволяют я их котлет не ела.

- Так пойдите и разберитесь с ними сами. Вы же воспитатель, а не девочка, что бежит жаловаться при первом обидевшем ее слове.

Катерина Ивановна пошла обратно в столовую. Обед на Уразая был накрыт. Первую часть плана Ваганька и пацаны выиграли, не жертвуя своими котлетами: котлета Уразая была в их руках, и ее аккуратно завернули с двумя приложенными к ней кусочками хлеба в лист бумаги, вырванный из тетради. Теперь как все это передать Уразаю, закрытому в директорской "боковушке"?.. Можно было отдать котлету только тогда, когда "боковушка" будет открыта, но и директор будет там. И пацанам прорываться, когда директор будет там, бесполезно. Передать котлету незаметно могли только взрослые. Просить воспитательницу Екатерину Ивановну - надежды не было, а после битвы за котлету - уж точно. Оставалась пионервожатая Ира. И Ваганька с Паучком (Витя Пауков) подошли к ней.

- Ира, у нас к тебе дело.

- Что за дело? Говори.

- Димка Уразай не ел уже больше суток.

- А я что?.. Его поставил Федор Николаевич.

- Передай Димке котлету: нас Федор не подпускает близко. А ты сможешь незаметно отдать Димке, когда директор откроет дверь.

- Да ну вас. Какое-то ребячество. Я все же воспитательница.

- Ты пионервожатая. Пионера морят голодом, и надо ему помочь. Один за всех и все за одного. Это же наш пионерский девиз.

- Если бы Димка дал директору слово, Федор Николаевич отпустил бы его. Неужели это так трудно - попросить извинения?

- Если бы было легко, Димка бы сделал. Значит, трудно. Думаю, передать кусок хлеба легче.

- Не зна-аю - протянула Ира, - я, наверно, не смогу. Если Федор Николаевич заметит, он может меня уволить. Нет. Давайте как-нибудь по-другому. Пойдемте к директору и попросим за Димку, возьмем его на поруки.

- Федор попер в дуру и ни на какие поруки Димку не отпустит. Но попытка не пытка. Давай попробуем на поруки.

- Надо собрать актив, Ленку Орешникову, ну и еще кого-нибудь, двоих-троих.

- Ждите меня здесь, я пойду собирать, - сказал Ваганька и пошел по коридору.

Ленку Орешникову он нашел в девчоночьей спальне. Ленка была плотной активисткой - председателем пионерской дружины и старостой класса в школе, в седьмом классе.

- Ленка! Орешникова!.. - войдя в девчоночью спальню, позвал от двери Ваганька.

- Ваганька, а ты почему входишь к нам без стука?.. - рассерженно встала с кровати девочка.

- Я стучал, но вы не слышите. Кричите, как сороки!..

- Обманываешь, не стучал.

- Ну хватит тебе, Плюшка, мне не до этого. Димка вторые сутки стоит у директора голодный.

- А мы что. Чем можем помочь?..

- Пионервожатая предлагает пойти к директору и попросить Димку на поруки. Надо собрать депутацию (слово это Ваганька подцепил из одного фильма про революцию). От пацанов много не надо: на пацанов Федор внимания обращать не будет. Надо Ленку, - Ваганька повернулся к высокой и красивой лицом девочке. - Ты староста класса и председатель совета отряда. Ну и еще кого-нибудь, двоих-троих.

- Можно, я?.. - несмело вышла вперед Катенька Поспелова. Лицо Катеньки немного заалело, но она твердо выдержала испытующий взгляд Ваганьки.

- Можно, - сказал Ваганька и снова повернулся к девочке с красивым лицом. - Ленка, идешь?..

- А что я там буду говорить?.. - настороженно спросила девочка.

- Не бойся: говорить будет Ирка, а мы поддакивать, просить на поруки. Может, отпустит.

- Набезобразничаете, а потом ходи, проси за вас, - сказала девочка, излишне поднимая нос и плечики.

- Не хочешь - не ходи, без тебя обойдемся. Простояла бы ты день и ночь, да еще без еды, я бы на тебя посмотрел, как бы ты нос задирала. Федор не имеет права морить голодом и держать стоя ночами. Это уже пытка.

- Правильно Сашка говорит. Издеватель он. Идемте, девчонки, все, мы так ему и скажем - выскочила вперед востроносая и юркая Зойка Сойкина.

- Сиди, Сойка, на своей ветке. Так тебя Федор Николаевич и будет слушать, двоечницу, - сказала председатель совета отряда, явно не желавшая пропускать кого-то в активисты вперед себя. - Катя пусть идет, а Сойка остается. Если она пойдет, я не пойду.

- Тоже, нашлась важная ж... Захочу и пойду, тебя спрашивать не буду.

- Сойка, останься: для дела лучше Ленку, - дружелюбно повернулся к востроносой Ваганька. - Надо помочь Димке.

В депутацию включили еще двух девчонок с безупречной репутацией, и в коридоре, соединившись с пионервожатой Ирой и Паучком, направились в клуб, где директор и мальчишки из старшей группы все еще возились с кинопроектором.

- Федор Николаевич, мы к вам - сказала Ира прямо каким-то торжественным голосом, скорее от страха. - Пионеры хотят взять Уразая на поруки. Мы с ним поработаем. Он больше не будет.

Директор посмотрел на притихшую депутацию, задержав взгляд на Ваганьке

- Вот когда ваш Уразай скажет это мне, что он больше не будет. Скажет сам, а не вы за него, тогда и возьмете его на поруки. А пока идите и не ходите ко мне больше.

- Можно, мы с ним поговорим? Скажем ему это, - выступил вперед Ваганька.

- Поговорите, поговорите.

- А вы дайте нам ключ от вашего кабинета.

- Он не глухой и через дверь вас услышит. А ты, если будешь воду мутить, станешь с ним рядом. Умник нашелся.

- При чем я?.. Почему я. Не я, а мы, пионерская дружина. Пионерская дружина не согласна.

- Ну и с чем не согласна ваша пионерская дружина?.. -остановил директор Ваганьку.

- С тем, что вы ставите нас на всю ночь, морите голодом.

- Назови мне хоть одного хорошего, настоящего пионера, которого я поставил на всю ночь и даже на один час. Может, я Лену Орешникову ставил или Катю Поспелову?.. Я ставлю разболтанных разгильдяев.

- Правда, Ваганьков, говорить за всю пионерскую дружину тебя никто не просил, - тут же переметнулась на сторону директора Ленка Орешникова, - не уполномочивал, - добавила председатель совета дружины слово более значительное. - Пойдемте, девочки, к Уразаю, передадим ему условия Федора Николаевича, - входила она в свою заглавную роль, не желая уступать свои верховные права. Хотя никакие права, никакая значительность этой глупой активистки Ваганьке нужны не были, ему нужно было освободить Уразая, хотя бы передать ему котлету. Но с этими пионерскими активистками каши не сваришь и Димке не поможешь. Это Ваганька уже понял и нехотя потащился за "бабами".

Вошли в воспитательскую, подойдя к двери директорской "боковушки", Ваганька позвал:

- Димка!..

- Ваганька, ты?.. - послышался за дверью обрадованный голос. - Ты с кем там?..

- Да нас тут много. Как ты?..

- Ничего.

- А у меня в руке твоя котлета. Да передать никак не можем.

- Дима, Уразай!.. Мы ходили к Федору Николаевичу, чтобы взять тебя на поруки, он сказал, что стоит тебе дать ему слово, и он тебя отпустит, - присоединилась к разговору пионервожатая Ира.

- Да, Димка, дай слово, и Федор Николаевич отпустит: мы за тебя просили от имени совета дружины, - громко сказала перед дверью Ленка Орешникова.

Ждали ответа. За дверью молчанье.

- Дима, ты слышишь нас? - спросила пионервожатая Ира.

- Ну слышу.

- Дай директору слово, ну что тебе стоит.

- А если не выполню?..

- Да ты дай, потом, может, и выполнишь.

- Не выполню. Это я знаю.

- Да что мы его уговариваем. Ходим, за него просим, а он.

- А тебя, Орешка, я никуда ходить не просил.

- Зато твой друг Ваганька просил

- Ладно, больше не попрошу. Все равно ты сразу к Федору переметнулась.

- А что я должна вас покрывать? Идти у вас на поводу

- Никто тебя не просит нас покрывать, не будь хотя бы у директора жополизкой. Сойка права, назвав тебя важной ж...

- Сам такой со своей Зойкой.

- Все, базар закончен. Вали, дай поговорить с Димкой.

- Вали сам. Раскомандовался. Здесь поглавнее тебя есть - Ленка Орешникова смотрит на старшую пионервожатую.

- Ладно, хватит вам ругаться, - говорит пионервожатая. - Пойдемте, девочки, пусть как хотят.

Пионервожатая и девчонки ушли, последней выходила Катенька Поспелова. Она оглянулась, задержалась, словно желая что-то сказать, но вышла.

- Бабы с возу - кобыле легче, - сказал Ваганька директорской двери. Связался с этой хитрой дурой Орешкой, думал через "поруки" тебя вытянем. Но Федор ни в какую: пусть дает слово, и все. Может, дашь? - отпустит.

- Для директора давать не буду.

По обе стороны двери возникла пауза

- Ты один там?..- спросил из-за двери голос Уразая, размыкая тишину.

- Да нет, с Паучком.

- Привет, Паучок.

- Привет, Димка.

- Как у вас там?..

- Да ничего. Школьную форму уже выдали. Твоя на кровати лежит. Хотели у директора ключ выманить: котлету тебе отдать.

- Федор не дурак- ответил из-за двери Уразай.

- Ладно, Димка, что-нибудь придумаем.

- Что придумаешь. Уходить мне из детдома надо.

- Может, лучше - слово?..

- Нет. Слово выше директора, слово Федору давать не буду.

- Давай напишем в РОНО...

- Нужны мы в этом РОНО. Сколько писали.

Дверь в воспитательскую открылась, вошла Екатерина Ивановна.

- Ваганьков, вы что здесь делаете?.. - строго сказала она, явно помня ваганьковскую битву за котлету.

- Федор Николаевич разрешил нам поговорить с Уразаем.

- Я спрошу.

- Спросите. А вам что хорошо от того, что он мучается, стоит там голодный?..

- С чего ты взял, что мне хорошо? - удивленно сказала Екатерина Ивановна, слегка опешившая от такого вопроса.

- Хотя бы потому, что вы сказали: "я спрошу"

- Это совсем другое это ни при чем. С чего ты взял, что нам, мне кого-то хочется мучить?.. Он сам мучится и других мучит.

- Если не хотите мучить, передайте ему котлету, когда директор откроет дверь.

- При чем здесь котлета?..

- При том, что Димка стоит голодный.

- Кто ему виноват?..

- Никто. Он сам. Но передайте ему котлету, если вы не хотите его мучить.

- Скажи это директору. При чем здесь я?.. Не я его ставила.

- Понятно - и Ваганька пошел к выходу.

- Что тебе понятно?! - раздраженно крикнула вслед ему воспитательница.

- Все!.. - и Ваганька хлопнул за собой дверью. За ним вышел и Паучок.

Екатерина Ивановна осталась в воспитательской одна. Она порывисто прошла несколько раз от большого стола до двери, словно собиралась догнать Ваганьку. Постояла у окна, потом шагнула к директорской двери.

- Почему ты не хочешь дать Федору Николаевичу слово?.. За что ты держишься?.. Ведь в тебе ничего нет, ничего!.. Ты держишься за одно свое упрямство. Разве так уж трудно дать слово. Дай директору слово, и он отпустит тебя.

- А почему я должен давать ему слово, которое мне не нужно?..

- Потому что он директор, понимаешь, директор!..

- Я родился за себя, а не за директора. И живу на земле не за директора, а за себя!.. - выкрикнул из-за двери Уразай.

- Смотрите, какой он умник нашелся - сказала Екатерина Ивановна, не находя больше слов.

Нет, что не говори, а Ваганька был не только философ, но и психолог

В коридоре к Ваганьке подошла Катенька Поспелова, видимо, специально поджидавшая его, стоя у окна.

- Сашка ну что?.. - спросила она слегка смущенно.

- Ничего хорошего. Димка собирается уходить из детдома. А я связался, дурак, с этой директорской подлизой. Даже котлету не смогли передать - искренне огорчался Ваганька.

- Давай я передам.

- Ты?.. Как?..

- Войду, когда Федор Николаевич будет в кабинете.

- Ладно, на может, у тебя получится. Только не торопись, когда Федор отвернется - наставлял Ваганька, передавая Кате Поспеловой котлету.

Увы! - у Катеньки не получилось. Директор заметил, как она, разговаривая с ним про стенгазету, в которой Катенька была редактором, сунула что-то в руку стоявшему Уразаю.

- Дай сюда!.. - подойдя к Уразаю, директор протянул руку. Уразай отдал. Директор развернул бумагу: это была порционная котлета, лежавшая между двух кусочков хлеба.

- Это твоя котлета, Катя? - строго спросил Созин.

- Нет.

- А где ты ее взяла?

- У Саши Ваганькова.

- Понятно. Это Ваганьков заставил тебя?..

- Нет. Я сама...

- Как сама?.. Почему ты не сказала мне?.. Мы бы решили: заслуживает этот бессовестный человек твоего участия или нет. Вы же подходили ко мне, и я вам сказал, что ему достаточно дать слово. Но он не хочет. Я понимаю, Катя, твою доброту, но поверь: этот дрянной мальчишка не заслуживает ее.

Катя, склонив голову, молчала. В ней билась одна только мысль: "не смогла, не смогла", - и слезы начали заполнять глаза.

- Ладно, Катя, иди, - увидев на глазах ее слезы, сказал директор.

- Ну что, Кать?.. - быстро подошел к вышедшей из воспитательской Катеньке Ваганька.

- Я не смогла, он отобрал.

- Не плачь. Ну не смогла - не смогла, это жизнь, - философски успокаивал Ваганька.

Мальчик и девочка прошли вместе по коридору до спальни пацанов. Дальше Ваганька исчез за дверью. А девочка, приводя ладонями в порядок свое лицо, вокруг глаз пошла дальше, в комнату девочек.

- Вот она, ваша котлета, - показал Созин на полуразвернутый бумажный сверток на его столе, когда в открытую дверь его кабинета, заглянула Екатерина Ивановна.

- Какая моя?..- то ли не поняла, то ли не хотела понять Екатерина Ивановна.

- Ну та, из-за которой у вас с ними был весь сыр-бор. Пытались через Катю Поспелову передать вот ему, - директор кивнул на стоявшего у стены Уразая. - Бери, ешь! - скривил он презрительно губы. -Нет своей доброты -пользуйся добротой других.

- Да, с добротой у нас не очень. Мы так и провозгласили, что для себя живем на земле, а не для директора, - поглядев сбоку на Уразая, говорит Екатерина Ивановна. - Вот какие мы - Екатерина Ивановна передергивала. Уразай сказал: за себя, а не для себя - может, она забыла. А может, "для себя" ей было легче - и понимать, и так Уразай не оправдывался.

Котлета в полуразвернутой тетрадной бумаге долго лежала на столе, лежала и тогда, когда не было в кабинете директора, и Уразай оставался с котлетой один на один. Котлета лежала до самого ужина. Уже после ужина директор взял сверток и, глядя на Уразая, слегка смущенно сказал:

Отдам хоть собаке...