Марковский И. Г.

Сюда я больше не вернусь

(публикуется впервые),

Глава: Зачинщик

Начался богатый событиями 1961 год. По-своему касались события и затерянного где-то в глухом сибирском селе детдома. Когда Ваганька был подло "убит" по дороге в столовую ложкой в спину, то убийцу, конопатого Шплинта, тут же отвели к стенке и расстреляли по вышедшему недавно указу, который комментировался в газете под заголовком "Смерть за смерть..."

Д.Т., руководивший актом возмездия, повторил газетный заголовок и выстрелил из указательного пальца - Шплинт схватился за грудь и стал медленно оседать, изображая лицом предсмертную муку. Полежав ничком, дрыгнув два раза ногами, "убитый" встал, пошел в столовую и съел две каши.

Другое событие примерно того же времени потрясло пацанов куда больше, чем указ о смертной казни, потому что первое касалось только жертв, убийц и палачей, а второе охватывало все население страны - то было событие финансовое. Дело заключалось в том, что по Указу о денежной реформе те, у кого были медяшки достоинством от копейки до трех, разбогатели сразу в десять раз. Самым богатым человеком в детдоме в это знаменательное время стал Гера Скобелкин: у него оказалось двадцать шесть монет по одной копейке, восемнадцать монет по две и одиннадцать монет по три копейки; итого - 95 копеек, для детдомовца это состояние. И Гера, чтобы чего доброго правительство не передумало и его медяки не девальвировались, тут же свой капитал пустил в дело: через одного безногого пьяницу, что всегда торчал у "сельмага", он купил на весь свой капитал махорочных сигарет, которые еще назывались в народе "Прощай, молодость, да здравствует туберкулез!". Они словно выдирали горло, вызывали кашель, зато это были самые дешевые сигареты. За богачом весь день табуном ходили пацаны... Гера познал и дружбу, и славу, и богатство, а на следующий день горькое разочарование: у него не стало ни "махорочных", ни друзей. Слава? "Что слава? - Яркая заплата..."

Шекспир из подобной ситуации создал "Короля Лира", Гера же остался навеки неизвестным, хотя был куда более мужественным, чем старый Лир: он не впал от постигшей его превратности судьбы в умственное расстройство и даже не проклял своих недолгих друзей, а, уходя собирать "бычки", только поднял кверху свой костлявый палец (Гера был очень худ) и пророчески произнес:

- Приткнетесь еще!..

И сбылось ...

В те дни, когда Гера пророчески поднял палец кверху, в детдоме уже вовсю свирепствовала стихия резинок, только что вытеснившая собой стихию игры в перья. Резинки выдергивались пацанами из своих же трусов и вязались на два пальца, получалась рогатка. Пульки накручивались из бумаги или накусывались из тонкой медной проволоки. Конечно же, проволочной пулькой вполне можно было выбить глаз, тем бы стихия и кончилась, а пока не было ЧП, стихия буйствовала вовсю.

Воспитатели обратили внимание на стихию, когда в коридоре погасла последняя лампочка.

- Почему темно? - спросил директор.

Начали выяснять причину, оказалось, что все лампочки в коридоре побиты; в патронах торчали одни цоколи с обломками стекла. Лампочки были побиты и в спальне средней группы, отсюда директор пришел к логическому выводу, где искать виновных, и семнадцать пацанов были построены в полутемном коридоре, где вкрутили всего одну лампочку.

- Пока я не узнаю, кто зачинщик этой пакости и кто стрелял по лампочкам, будете стоять хоть всю ночь, - раздельно выговаривал директор, проходя вдоль строя. - А ну, конопатый, чего руки за спину прячешь? - Директор наклонился к Шплинту и сорвал с его пальцев резинку, взял ее за концы, растянув, прицелился одним концом Шплинту в нос... Евгения, стоявшая в стороне, видела, как ее питомцы быстро освобождаются от резинок, отбрасывая их подальше за спины. Шплинт жалобно пискнул, хватаясь рукой нос...

- Все поняли, что я сказал? - директор натягивал и отпускал резинку, за которой следили семнадцать пар настороженных глаз. Он прошел в воспитательскую, принес оттуда стул и кипу газет и, сев перед строем, занялся чтением, пацаны стояли. В два часа ночи положение почти не изменилось - директор, сидя в коридоре, дремал за газетой, пацаны стояли, устало переминаясь ногами; в третьем часу они попросили директора оставить их "на совещание", и директор ушел в воспитательскую, где за большим столом на точеных ногах дремала Евгения.

- Я же сказал: можете быть свободны, - устало бросил Созин.

- Я хочу знать, чем все это кончится, - ответила воспитательница.

- Сейчас узнаете, - Евгении показалось, будто Созин усмехнулся.

Совещание в коридоре проходило бурно. Председательствовал Ваганьков:

- Пацаны, кому-то надо на себя брать, а то всю ночь простоим.

Все молча поглядывали друг на друга...

- Колонок по лампочкам бил, пусть он и берет, - сказал конопатый Шплинт.

- Ты чо!..

- Ничего! Я сам видел, честное пацановское!..

- Пацаны...- Колонок трусовато заозирался, - не я же оди... я только одну. Гера, возьми на себя: тебе он ничего не сделает.

- Возьми, Герка, - поддержал Колонка Толстяк и повернулся к Уразаю. - Уразай, пусть Гера возьмет?..

Уразай пожал плечами:

- Его дело... Пусть берет...

- А этого не видели!? - Гера перекинул через кисть левой руки правую, сжав ее в кулак.

- Выкурили мои сигаретки, и вали, Герка! Говорил - приткнетесь...

- Возьми, Скобелка, ради всех пацанов, - ныл Колонок.

- Все просим, Гера...

- Все, что ли?..

- Все! - приглушенно пронеслось по коридору.

- Давайте две сигаретки, - и Гера протянул вперед худую, всю в шрамах, руку.

- Две сигаретки!..

- Пацаны, две сигаретки?..

Две сигаретки скоро нашли. Гера придирчиво осмотрел их и остался доволен.

- На, Ваганька, на сохранение; вернусь, отдашь. - И Гера, прихрамывая, зашагал к воспитательской. Подошел к двери, оглянулся на застывших в ожидании пацанов и постучал.

- Тебе чего, Гера? - спросил Созин.

- Это я...

- Что ты?

- Я зачинчик, - сказал Гера, совсем не глядя на директора, а разглядывая носок дырявого валенка, из которого выглядывал палец.

- Стань туда, - директор указал на угол. - Все, Евгения Ивановна, - директор глянул на воспитательницу, и легкая усмешка тронула его губы.

- Подождите, Федор Николаевич, я сейчас, мне надо с ними поговорить...

- Поговорите, - Созин сел на стул. Евгения вышла в коридор.

- Это подло, ребята!..- еще издали сказала она. - Подло скрываться за чужую спину, трусы, трусы! Не ожидала от вас...

- Чего орете! - грубо оборвал ее Уразай. - Что, нам всю ночь стоять?

- Но это же не Гера.

- А кто?.. - спросил, плутовато улыбаясь, Ваганька.

- Не знаю, но только не Гера.

- И мы не знаем. Все виноваты, - Ваганька вздохнул, - чего уж там...

- Вот и сказали бы директору, что вы виноваты все.

Уразай скривил губы. Ваганька ответил:

- Вы не знаете директора: у него не могут быть виноваты все.

Ничего толком не решив, а главное, не понимая Созина, Евгения вернулась в воспитательскую.

- Нашли нового зачинщика? - Созин смотрел на нее с непонятной усмешкой.

- Нет, не нашла.

- Тогда надо распускать стервецов.

- Значит, вы согласны, что зачинщик Скобелкин? - спросила Евгения.

- Кто? Этот простак?.. - директор ткнул пальцем в сторону Геры. Гера заулыбался.- Если бы мне сказали, что он опять ходил босыми ногами по горящим углям, или совал ногу под телегу, или толкал в рот червей, я бы этому поверил: такие штучки он любит проделывать. Но, чтобы он выдумал вытащить из трусов резинку - нет: думать он не умеет, - Созин повернулся к зачинщику. - Гера, ты умеешь думать?

- Не-а, - сказал Гера и, как кокетливая девица, ломаясь телом, увел глаза в потолок.

- Тогда его надо отпустить, - сказала Евгения.

- Зачем, пусть постоит с часик, пока мы тут с вами домой собираемся. Или будем требовать нового зачинщика? Скажем: извините, господа стервецы, но нас этот не устраивает: глуп очень.

- Но зачем зачинщика? Его может и не быть, просто виноваты все: ребята сами сказали, что они виноваты все, - ответила Евгения.

Созин протестующе поднял руку и замотал пальцем:

- Шалите... Все не могут быть виноваты: виноваты могут быть один, два, три! А все!.. -Созин снова замотал пальцем. - Не-е-ет!.. Если уж все, то прежде всего виноваты мы с вами. Мы!.. Недосмотрели, недоработали, не увлекли, никаких мероприятий не проводили! - Созин уже кричал. - Я вам покажу - все! Нашли лазейку... все.

Евгения не чувствовала ни обиды, ни сильного гнева, но тоже, поддаваясь какому-то довольно странному желанию, закричала:

- Почему вы на меня кричите?! Кто вам дал право?

- А что мне цацкаться с вами! Чтобы завтра же план мероприятий на месяц был здесь!..- директор с размаху хлопнул здоровенной рукой по крышке стола и вышел в коридор. Евгения не смогла бы ответить - почему, но она улыбнулась.

- Попало, - Гера оскалил в улыбке зубы.

- Дурак ты, Скобелка, - бросила воспитательница и вышла вслед за директором в коридор.

Созин грузно шагал мимо неровного строя, глаза пацанов с настороженным любопытством следили за ним.

- Подравняйтесь, - строй зашевелился. - Вот что, молодцы, сейчас вы пойдете спать, а завтра я договорюсь с директором совхоза, и в воскресенье вы будете чистить коровники: зарабатывать на лампочки. Не умеете себя вести, убирайте говна. Ответственным за это мероприятие назначается воспитательница вашей группы, а теперь все спать.

- По-вашему, Николай Федорович, убирать коровники, или говна, как вы сказали, - занятие низкое, недостойное, - заговорила Евгения; она понимала, что "нарывается", но что-то побуждало ее к этому, подталкивало. - У ребят может сложиться мнение...

- А по-вашему, это высоко? - перебил ее Созин. - Тогда почему вы здесь, а не парите там... с усмешкой кивнул головой в сторону совхозных коровников.

- В силу жизненной орбиты.

- Вот и летите по ней спокойно, не нарушая особенно отведенных вам пределов. Вы, милая, в жизни встречали еще только "задавак", а я и кое-что другое... Потому предпочитаю доложиться в какой-нибудь приемной: я директор, а не... пастух. И если вернуться к нашим с вами деткам, то, честно скажу, я не очень хочу, чтобы они оседали в здешних коровниках: это не сделает чести ни мне, ни им; и я бы хотел услышать о них как об ученых, артистах, министрах... а в коровник, милая, дорога всегда открыта. Да, без навоза не обойтись, поэтому из кожи лезем, доказывая друг другу, что он хорошо пахнет... - Созин посмотрел на воспитательницу глазами, в которых не было ни малейшего намека на то, что он шутит. - В воскресенье у вас будет возможность понюхать, - Евгения слегка опешила: неужели и ее школьный директор думал так же?..

- Но должны же люди понять, что они равны, - тихо сказала она, - хоть когда-нибудь.

- Для этого надо, чтобы сам председатель министров хотя бы два часа в день чистил со скотником стойло и не в показуху, а с сознанием, что это так же важно и нужно для него, как провести совещание министров. Но это все возвышенные иллюзии, так что вернемся, Евгения Ивановна, с неба на землю, к нашим деткам и их отметкам: за это с нас спросят.

- Мне кажется, мы совсем их не понимаем, Федор Николаевич, - сказала Евгения вяло и грустно: ее душа еще не собралась, не оправилась после того удара, который нанес Созин, может быть, совсем не заметив этого.

- Не понял, - сказал директор.

- Это же целый класс... - сказала Евгения, вспомнив Ваганькова с его классовыми врагами.

- Может, у них и классовое сознание имеется? - Созин усмехнулся.

- Зря смеетесь, Федор Николаевич. Есть у них и свое сознание, и мораль, и, если хотите, этика.

- А проще сказать, Евгения Ивановна, ряд дурных привычек, которые нам с вами из них выбить надо.

- Я бы не сказала, что все у них дурно и неразумно. К примеру, вчера они Казанцева опять старостой выбрали - для нас с вами выбрали, а не для себя, и очень даже умно.

- А вы что против него имеете? Честный, покрывать никого не будет.

- Да честный-то он честный, но что это за честность? Сегодня проверяю домашнее задание, он руку поднимает и говорит: "Евгения Ивановна, у Дементьева в столе поджиг".

- И чем это вам не нравится?

- Да тем, что, по-моему, это духовная убогость, если не слабость интеллекта вообще. Ведь он живет в их среде и прежде всего должен быть предан ей, ее интересам, и если он с чем не согласен, то должен создавать конфликтную ситуацию среди ребят и искать поддержки у них же. А он один, и никто его не любит. Вчера предлагают его в старосты группы единогласно и в то же время все улыбаются; думаю, в чем тут дело?.. И пришла к выводу, что ребята сразу двух зайцев убивают: и от нас, и от него отделываются; пусть все шишки на него: они перед ним морально свободны и слушать его не будут, потому что он сам давно уже предал их интересы. Но самое грустное здесь, пожалуй, то, что он свое назначение за чистую монету принял и сразу же действовать начал, командирский тон взял, а ребята смеются.

- Значит, говорите, для нас они Казанцева выбрали?.. - директор поводил кончиком языка по верхней губе, - а для себя кого, как вы думаете?

- Кажется, Уразая.

- Так я и знал. Таких бы отдалять в более строгие учреждения.

- Зачем отдалять? - удивилась Евгения.

- За дурное влияние на коллектив.

- По-моему, он выразитель их интересов, скорее, беда в том, что мы с ними не можем сблизиться.

- Классовые враги, по-вашему?

- Эту идею, кстати, мне подкинул воспитанник.

- Ваганьков? - спросил директор.

- Он.

- Обязательно какую-нибудь теорию создаст, - сказал Созин. И по голосу его Евгения поняла, что Ваганьков директору нравится.

Разговаривая, они вошли в воспитательскую. Созин остановился перед Герой и разглядывал его невинную физиономию.

- Иди спать, болван.

"Зачинщик" с достоинством удалился.