Марковский И. Г.

Сюда я больше не вернусь

(публикуется впервые),

Глава: Индивидуалист и ночные гости

Директор детдома сдержал слово: позвонил в контору совхоза, и в первое же воскресенье вместо любимых лыжных катаний пацаны неохотно собирались "чистить говна". Для такого мероприятия на всю группу мальчишек были принесены со склада ссохшиеся сапоги, и пацаны наколачивали их на ноги. Евгения торопила ребят:

- Побыстрее, ребята, чем быстрее сделаем, тем быстрее освободимся. - Это был ее единственный стимул, и те, которые решили, что от коровника им не отвертеться, этим же стимулом подгоняли других

- Пацаны, быстрее сделаем - быстрее кататься пойдем, - повторял в своей интерпретации Солозоб - самый страстный любитель лыж.

- Сегодня откатались, - сказал кто-то.

- Не сделаем, в другое воскресенье заставят, - не сдавался Солозоб.

- Не имеют права: по закону... - начал Ваганька, но Уразай оборвал его:

- Пустой базар! Способны мы все отказаться от работы?

Пацаны настороженно молчали. Уразай с насмешкой смотрел на них. "Ты, Шплинт? " -спросил он, поворачиваясь к конопатому.

- Чо я?.. Я как все.

- За себя отвечай.

- Сам ответь.

- Я не пойду, - сказал Уразай. - Теперь ты?..

- На всю ночь поставят. Жрать не дадут...- заюлил Шплинт. Уразай отвернулся от него.

- Ты, Солозоб?..

- Быстрее сделаем - быстрее кататься пойдем, - неуверенно сказал Солозоб, стараясь не смотреть Уразаю в глаза.

- Ты, Ваганька?

- Письмо в РОНО надо писать: здесь мы ничего не добьемся.

Уразай болезненно скривил губы:

- Тогда идите убирать говна, - сказал он презрительно.

- А ты? - спросил зачем-то Ваганька.

- Я уже сказал!..

- Один ничего не добьешься.

- Катись ты!..

Ваганька, поникнув головой, отошел; Евгения с тревогой наблюдала сцену: это уже была не теория справедливости философа Ваганькова, а что-то другое.

- Ребята, идите все, я вас догоню.

Когда в комнате остался один Уразай, Евгения подошла к нему:

- Дима, зачем ты так сделал?

- Я не стрелял по лампочкам, - он стоял у окна и сосредоточенно смотрел на улицу.

Евгения тоже взглянула в окно и увидела совсем рядом красногрудого снегиря; снегирь весело прыгал по ветке, временами поворачивая к ним головку, словно приглашая их полюбоваться на него. Евгения посмотрела в лицо Уразаю и поняла, что он не видит снегиря, то есть снегиря, может, он видит, но не осознает снегиревой радости.

- Вполне допускаю, что ты лично не бил лампочки, но ты живешь в коллективе...- сказала она, стараясь говорить ласково. Ей было жаль его. - Вы же виноваты. Вы сами сказали, что виноваты все.

- Я не стрелял по лампочкам, - внешне равнодушно повторил он, все так же пристально глядя в окно.

- Так ты ответишь директору: ты для него придумал эту фразу, а мне скажи как себе...

- Я не стрелял...

- Зачем ты так, Дима?..

- Не знаю, - он совсем беспомощно улыбнулся.

- Пойдем... Ведь это нисколько не трудно - со всеми вместе. Трудно всю ночь стоять у директора. Пойдем?..

Но Уразай отрицательно замотал головой:

- Нет, - я уже сказал.

- Но я тоже скажу директору, я должна сказать, Дима!..

- Чего привязались? Идите и говорите своему директору. Я не стрелял по лампочкам, не стрелял! - закричал он.

Евгения в волнении вышла. Пацаны невесело стояли в коридоре:

- Идемте, ребята. А Уразай будет наказан, - обиженно сказала она. Все молча пошли.

Дорогой к коровникам Евгения думала, как ей поступить: докладывать директору о поступке Уразая или нет, если докладывать, то как? Все, что она видела и слышала?.. Но это еще раз будет повод Созину считать, что "таких надо отделять в учреждения более строгие..." Умолчать - значит сделать Уразаю поблажку: для всех, даже для философа Ваганькова, это будет поблажка, по-другому они не поймут, а он сам? Как это принял бы сам Уразай?.. Никогда не узнать. О чем он сейчас думает: ждет неотвратимого наказания? Сожалеет о своем поступке? Тешит себя надеждой, что, может, я не скажу директору? Во всяком случае, ему куда труднее, чем ребятам: вон они уже подставляют друг другу ножки, смеются: нет ничего короче коллективной совести. А он один. Евгения снова вспомнила, какими невидящими глазами мальчишка смотрел на снегиря. Чего же он больше достоин: сожаления или уважения? И что все же делать? Разобрать этот инцидент открыто, с участием всех заинтересованных сторон? В душе Евгения останавливалась именно на этом варианте, но как раз его и не могло быть, потому что это не приняли бы ни ребята, ни Уразай, ни директор, который бы сразу начал с решительных мер. И она еще долго не знала, как ей поступить...

Работали почти пять часов. Навоз накладывали в сани с ящиком и вывозили за коровник. Евгения работала наравне со всеми, что во многом решило дело, если не во всем: начав лениво и брезгливо ковырять кучу навоза, пацаны, глядя на воспитательницу, орудующую вилами, один за другим втягивались в работу, и скоро уже никто не морщил нос и не стеснялся запачкаться. Ваганька заправски орудовал лошадью, остальные работали лопатами и вилами; с соседних коровников и телятников заходили посмотреть скотники и доярки, а работу приехал принимать сам директор совхоза:

- Вот как должно быть в коровнике, - сказал он пришедшему с ним завфермой, глаза которого странно мигали.

- Ну их же орава, а нас...- оправдывался заведующий скотным двором, стараясь не смотреть на директора.

- А-рава!..- передразнил директор, - пить меньше надо. Молодцы, ребята, спасибо вам!.. Заработанные вами деньги будут выплачены детдому, как мы договорились с вашим директором.

Так закончилась трудовая повинность, пацаны весело возвращались в детдом, по дороге обчищаясь снегом. Кроме Уразая, который так и не пришел; немного покрутившись, сбежал Толстенко; и Евгения доложила директору о двух, столь психологически разных поступках объединяющей фразой: "не работали". Не сказать, чтобы это ее полностью удовлетворяло, но не все же зависит от нее одной.

Уразай и Толстенко были тут же вызваны к директору. Толстенко соврал, что у него промокали сапоги, и отстоял два часа - за то, что ушел без разрешения воспитателя. Уразай заявил, что он не бил лампочек, и отстоял у директора всю ночь.

На Евгению после этого случая Уразай не обращал никакого внимания, словно и не было между ними тех мучительных минут, с ребятами же держался так, словно ничего не случилось: он не ходил перед ними героем и не демонстрировал того цинизма и хвастовства, которым щеголял Толстенко, то и дело повторяя: "Вы быкам хвосты крутили, а мы с Уразаем плевали..." Евгения сразу заметила и все больше видела разницу между этими двумя "трудными". По сути, трудным для нее остался один Уразай, Толстенко она уже поняла и знала, почему ребята не любят его и любят Уразая; нет, Толстенко морально не мучил ее, мучил Уразай. В последнее время она уже не раз ловила себя на мысли, что пытается привлечь его внимание, но Уразай "не замечал" воспитательницу.

- После этой истории он смотрит на меня как на пустое место, я для него "дура-воспитка" и ничего больше, - жаловалась Евгения Платонской как-то вечером, когда они сидели у себя в домике и пили чай.

- Сильный пацан, - сказала Платонская, крутя горячий стакан в белых красивых ладонях, подула в него и осторожно потянула губы к кромке... - Меня за ним посылали, когда я только сюда приехала: он тогда из детдома сбежал и в КПЗ на станции сидел: директор об его голову кий бильярдный разбил за то, что он воспитательницу свиньей назвал, да Екатерину... Она после этого от них в младшую группу перешла.

- У Созина приемчики... Но свиньей называть тоже - слишком, - сказала Евгения.

- Видишь ли, Катерина первая назвала его поросенком: руки у него были в мазуте, в чем-то они там ковырялись, не отмыл и за стол сел. Она и скажи ему: "Выйди из-за стола, поросенок". На что он тем же концом по тому же месту: "Сама ты, - говорит, - свинья". Екатерина в слезы и к директору... Тот Уразаю кием по голове, даже не спросил, как получилось, - Платонская долила в стакан горячего чаю. - Едем мы с ним обратно в детдом, спрашиваю: как тебя поймали? - "На паровозы, - говорит, - засмотрелся, ни разу не видел." - Нет, сильный пацан, мне он нравится.

- Надо ли быть таким? Не истратит ли он себя в единоличной борьбе, по сути, в борьбе ни за что, - сказала Евгения.

- Ему надо, Созину не надо, перед тобой вопрос, а мне все равно - четыре взгляда на одну проблему, кто прав?.. Вот в газетах пишут, что коммунизм скоро и надо бы, вроде, радоваться, а мне скучно; от газетной болтовни скучно и от этой дыры скучно. Не знаю, что твой Уразай хочет: может, тебя... может, еще что, пацаны - романтики. А мне бы любви, даже самой мучительной, от которой хоть под поезд, как Анна Каренина. Только и это не каждому дано. Эх!.. "Сыпь, гармоника: скука, скука. Гармонист пальцы льет волной. Пей со мной..."

Стук в окно - и Платонская, не договорив фразы, замерла. Не менее ее встревоженная Евгения вопросительно посмотрела на подругу... Застучали в дверь.

- Пойди спроси, кто... - шепотом сказала Галина.

- Пойдем вместе, - ответила Евгения почти одними губами. Подруги, взявшись за руки, крадучись подошли к двери, осторожно открыли одну, комнатную, в это время сильно застучали в двери сеней.

- Кто там?.. - спросила Галина.

- Гости долгожданные!..- раздался за дверью веселый, развязный голос.

- Никаких гостей не звали, не ждали, не знаем, - громко парировала Галина.

- Откройте, познакомимся, - сказал тот же развязный голос.

- Женихи!.. - весело шепнула Платонская в ухо Евгении. - Откроем?..

Евгения, скорчив мину, неопределенно пожала плечами.

- А-а, разгоним скуку, - и Платонская отодвинула задвижку. Подруги отступили в комнату.

Вошли двое. Первым ввалился рослый парень в расстегнутой "москвичке" с шалевым воротником, шапка с кожаным верхом, ухарски сдвинутая на левую сторону затылка, держалась на голове лишь искусством, вторым вошел солдат, тоже в расстегнутой шинели, в фуражке с зеленым околышем; оба, несмотря на мороз, фасонились и были навеселе.

- Ну что, крали-карали? - развязный в "москвичке" взял стул, поставил его на середине комнаты и развалился на нем, широко раскинув длинные ноги.- Раз гора не идет к Магомету, значит, Магомет идет к горе - так что ли по-умному? Вот мы и пришли... Бедно живете, девки, - сказал, самодовольно оглядывая комнату. Подруги молчали, с любопытством разглядывая гостей. - А вообще, уютненько, и постельки две... Чего ломаетесь?.. В клуб не ходите, - повернулся к солдату. - Давай, Толян...- Солдат, сидевший у стола, выставил на стол бутылку водки. - Ставь закусь, девки, гулять будем!.. - развязный снял с головы шапку и небрежно запустил ее на постель Платонской.

- Закуски не будет и пьянки тоже, - сказала Галина. - Нам завтра рано вставать.

- Ломаешься, краля, - развязный встал и шагнул к Галине. - Дай-ка, посмотрю, чем ты от наших-то девок отличаешься...

- Убери!.. - Платонская ударила его по рукам.

- О-те-те, - он легко поймал ее руку и заломил за спину, - а задок у тебя вадря*... Толян...- кивнул солдату на Евгению. Солдат с глуповатой улыбкой потянулся к рукам Евгении: она доставалась ему. Но солдат не успел взять ее за руки. Евгения подскочила к печи и, распахнув дверцу, черпанула полный совок раскаленных углей. -

А ну, паразиты!.. -

Солдат замер, хамоватая улыбка сползла с его лица.

- Считаю до трех.

Развязный отпустил Платонскую и глядел то на Евгению, то на раскаленные угли:

- Ты чо, девка!..

- Раз, два...

Женихи выскочили на улицу, забыв на столе бутылку водки. Только успели подруги запереть засов, как зазвенело стекло. Ледяной ком грохнулся на пол, в пробоину врывались клубы холодного воздуха.

- Разогнали скуку!..- зло подтрунивала над собой Платонская, затыкая проем подушкой. - Тебе выпал случай лицезреть первого парня на селе - это Аброськин, девицы по нему с ума сходят. Солдатик еще робеет, но та же порода... Ох, и лапа у зверя, - Платонская разглядывала покрасневшее запястье, - посинеет. Ну вот, жени я этого оболтуса на себе, а дальше?.. Как географичка с синяками?.. Какую книгу про учителей ни возьмешь, какой фильм ни посмотришь, там обязательно молодая красивая учительница влияет на молодого красивого балбеса; любовь возвышает его, совершенствует. - Тьфу! - Платонская выругалась.- Таких бы писателей в работы, в работы! Все мужики - эгоисты Вронские, а эти Аброськины вдобавок быдло и хамы.

Подушка и одеяло с одной постели пошли на заделку окна, и молодые женщины улеглись вдвоем на узкой односпалке.

- Дай-ка потрогаю, чем ты от наших девок отличаешься, - передразнивая недавнего гостя, Платонская тронула Евгению за грудь, - у тебя с кем-нибудь было?..

- Нет.

- А мне хочется... - Галина вздохнула, осторожно прикусывая подругу за кончик уха.

- Спи, - засыпая, пробормотала Евгения