CINEMA-киновзгляд-обзор фильмов

Книжный развал

Новый выпуск

Архив выпусков

Разделы

Рецензенты

к началу





Плеяда 42

Белоусов Роман
Ошибка сыщика Дюпена, "Терра-Terra", 1996
Последний бой Вронского

Недалеко от югославского городка Алексинец, близ селения Горни Адровец, стоит часовня. Ее воздвигли в честь русского воина, погибшего в этих местах во время сербско-турецкой войны. И еще говорят, что этот русский, убитый турецкой пулей, был прототипом Вронского в романе Л. Толстого «Анна Каренина».

Об этом факте не только подробно писалось на страницах югославских газет и журналов, но и публиковались свидетельства, воспоминания и документы.

Кто же этот русский офицер?

Однажды Л. Толстой признался, что часто пишет с натуры. Было время, когда в черновиках он даже ставил настоящие фамилии тех лиц, которые являлись в той или иной мере прототипами его персонажей. Делал он это, по его собственным словам, для того, чтобы яснее представлять себе оригинал.

Известно, например, что Анна Каренина-это сплав трех подлинных женских образов: А. С. Пирого-вой, соседки писателя по Ясной Поляне, из ревности бросившейся под поезд; М.А. Дьяковой-история ее необычного романа была известна Толстому, и, наконец, дочери А. С. Пушкина М.А. Гартунг, которую писатель видел лишь однажды, но наружность которой глубоко запечатлелась в его памяти и послужила моделью облика Анны Карениной.

Но, признавая, что у него есть лица, списанные и не списанные с натуры, и что первые уступают обычно последним, ибо страдают односторонностью, Толстой полагал, что писать прямо с натуры - значит ввести нечто исключительное, единичное и неинтересное.

Он считал, что можно взять у прототипа главные типичные черты, но обязательно надо дополнить их характерными чертами других людей. «Нужно наблюдать много однородных людей, чтобы создать один определенный тип».

Прямых указаний на то, кто послужил прообразом Вронского, ни у Толстого, ни в воспоминаниях современников нет. Сын писателя С. Л. Толстой в статье «Об отражении жизни в «Анне Карениной» говорит о многих подлинных лицах и фактах, взятых Л. Н. Толстым из действительности. Что касается гвардейского офицера, аристократа Вронского, то автор статьи не дает аналогичного ответа. Создавая образ своего героя, «Толстой мог вспомнить гвардейских офицеров, знакомых ему по Крымской войне,- пишет С. Л. Толстой,-или тех, которых он знал во время своего пребывания в Петербурге». Возможно, что среди этих людей был и Николай Николаевич Раевский, внук прославленного генерала, героя 1812 года, чей подвиг Толстой описал на страницах «Войны и мира».


Потомок знаменитого военачальника детство провел за границей. Вернувшись на родину, окончил физико-математический факультет Московского университета. Его учителем был известный профессор Грановский. Служил в гвардии. Те, кто знавал его близко, отзываются о нем, как об очень образованном, незаурядном человеке, честном, но слишком порывистом, совершавшим подчас самые несообразные выходки. Словом, у него был, как мы сегодня говорим, трудный характер. Но помимо того, что Раевский казался многим странным, он был к тому же и неуживчив, отовсюду бежал, ссорился и «в полном раздражении откочевывает в пустой надежде, конечно, найти обетованный уголок»,- писал хорошо знавший его генерал В. А. Полторацкий.

Лейб-гусарский полк он оставил из-за какого-то недоразумения. Через некоторое время оказался в Туркестане.

По первоначальным замыслам, в этих же местах должен был появиться и герой Л. Толстого, впоследствии названный Вронским. В набросках, относящихся к разным периодам работы над романом, он фигурировал пока что под различными именами: то это приезжающий в Ташкент Гагин, то Балашов, оказывающийся в этом же городе, то Удашов.

Здесь, на окраине тогдашней России, Н. Н. Раевский думает найти достойное применение своей энергии.

Ему кажется, что это и есть та обетованная земля, которую он стремится обрести. Он горячо борется за переустройство края. С завидной энергией создает плантации хлопка, риса, разбивает виноградники. Не скупясь на деньги, выписывает из-за границы семена и лозы. Он мечтает о том, что здешняя земля, благодатный климат щедро одарят человека плодами. Скоро он становится заядлым аграрием, практиком и теоретиком, часто выступает в печати со статьями по вопросам сельского хозяйства. Но недаром про него говорили, что он нигде не может ужиться и пустить корни. Не удалось ему это и в Туркестане. И вот мы видим его в иной стороне, далеко на Западе - в Сербии.

Как только до него дошли вести о том, что генерал Черняев, знакомый Раевскому еще по Средней Азии, собирает вокруг себя русских добровольцев, чтобы сражаться на стороне сербов против турок, он тотчас отправляется в действующую армию. Это происходит летом 1876 года - года окончания действия романа Л. Н. Толстого. Ведь и его герой Вронский после смерти Анны направляется добровольцем в Сербию.

В поезде, увозящем его в далекую страну, он признается попутчику, что жизнь для него ничего не стоит. «А что физической энергии во мне довольно, чтобы врубиться в каре и смять или лечь,- это я знаю,- говорит Вронский.- Я рад тому, что есть за что отдать мою жизнь, которая мне не то что не нужна, но постыла».

И снова пути Раевского и Вронского совпадают. Можно подумать, что Толстой следит за судьбой, а точнее- за передвижением Н. Н. Раевского. И так же, как и он, его Вронский спешит на театр военных действий. Но если Толстой и использовал Раевского как прототип Вронского, то приписал своему герою лишь некоторые его черты. Однако нельзя говорить о точной копии, особенно если иметь в виду слова писателя о том, что он стыдился бы печататься, если бы весь его труд состоял в том, чтобы списать портрет, разузнать, запомнить...

Автор «Анны Карениной» знал и других русских добровольцев, тех, кто отправился драться в Сербию. Туда, например, поехал знакомый писателя П. А. Шеншин, брат поэта А. Фета, с которым Толстого связывала многолетняя дружба.

Что же произошло дальше и как сложилась судьба Раевского на полях сражений сербско-турецкой войны?

В начале августа 1876 года Раевский добрался до долины Моравы, где шли бои. Сербский доброволец Пера Тодорович, впоследствии видный политический деятель, записал в своем дневнике 14 августа, что Раевский нагнал войска и явился в штаб в Алексинце.

«Когда я передал его визитную карточку генералу Черняеву, мне показалось, что его приезд далеко не так обрадовал генерала, как появление других русских».

Из дальнейших записей П. Тодоровича явствует, что отношения между русским штабом и Раевским были напряженными. Автор дневника объясняет это тем, что Раевский якобы был недоволен назначением тех или иных офицеров на определенные должности. Существует и другое предположение. Его высказывает, в частности, автор одной из статей о прототипе Вронского, опубликованной в югославской печати. Русские офицеры, пишет он, знали нашумевшую историю Раевского. Его поведение - «авантюра» с женщиной из высшего света (она покончила с собой из-за любви к нему) и скандал, из-за которого он отчасти и уехал в действующую армию, шокировали их, и в этом, вероятно, причина натянутых отношений между молодым графом и некоторыми высшими офицерами Главного штаба.

Те, кто встречал тогда Раевского, отмечают, что он выделялся среди своих. Держался властно. Был красив, но всегда печален и задумчив, высок ростом, слегка сутулился. Одет был в походную форму сербского полковника, в головном уборе командира дивизии. Через правое плечо висела на тонком ремне черкесская сабля, принадлежавшая когда-то его деду, а на груди-два русских ордена. Скоро к ним прибавился третий- сербский Таковский крест.


Генерал Черняев в состоянии раздражения часто бывал несправедлив, правда, потом он всегда стремился загладить резкость. Людям чувствительным это было особенно тяжело. Так случилось и с Раевским. В этом смысле характерен эпизод, который приводит в своей книге «Сербско-турецкая война» Владей Джорджевич, непосредственный участник этого столкновения.

«Не успел я сесть, как дверь открылась и вошел офицер в походной форме сербского полковника. Через

правое плечо висела на тонком ремне черкесская сабля, а на груди были два русских ордена.

Генерал Черняев посмотрел на него с удивлением и указал на стул:

- Откуда вы, полковник Раевский?-спросил главнокомандующий.

- С Прчиловских высот, ваше высокопревосходительство. Я приказал всей армии отступить к Джунису! Ложка выпала из рук Черняева.

- Да вы в своем уме?! Какое отступление, Господи Боже мой?

- Но, ваше высокопревосходительство, дальше держаться было невозможно,- произнес Раевский, вставая.

- Да как вы смели без особого распоряжения оставить вверенные вам позиции?

- Я дважды посылал за распоряжениями, но, не получив ответа...- начал было Раевский.

Черняев схватился за голову и заходил по приемной.

- И так поступает полковник русской армии!..

Желчь закипала в Черняеве. Он остановился перед Раевский и, жестикулируя у самого его лица, процедил сквозь зубы:

- Вы... вы... недостойны носить фамилию Раевских. Вы запятнали честь своего деда, который так славно дрался против Наполеона, вы осрамили своего брата, государева адъютанта!

Бледный как смерть, Раевский отпрянул назад, словно наступил на змею, и только произнес:

- Это неправда, Михаил Григорьевич!-схватил шапку и вышел.

Полковник Раевский собирался в ту же ночь покинуть Алексинец и сербскую армию и вернуться домой. И он мог это сделать. Русские добровольцы, вступившие в сербскую армию, не приносили никакой присяги и не признавали власти Черняева, не говоря уже о сербских властях или суде. Однако генерал в тот же вечер извинился перед полковником за нанесенную ему обиду. А на другой день на груди молодого графа появился третий орден -Таковский крест.

Награды этой он был удостоен по праву.

Многие участники войны, видевшие тридцатишестилетнего русского полковника в деле, отмечают его бесстрашие. Он не терял присутствия духа и в самые трудные моменты. Так вел он себя и 20 августа около Алексинца.

После ожесточенных боев туркам удалось переправиться через Мораву на правый берег. Передний край сербских позиций проходил по Голой горе, слабо укрепленной, с небольшим гарнизоном в двадцать тысяч человек. В решающий момент Раевский был назначен его командиром. Вскочив на коня и пожав на прощание руку генералу Черняеву, он умчался в сторону передовых позиций. Обычно мрачный и молчаливый, вспоминает один из участников этого сражения, Раевский перед боем был весел и, вопреки своей манере, чрезмерно разговорчив.

Турки в числе 60 тысяч атаковали позиции отряда Раевского на Голой горе. Сдерживая их яростный натиск, он тем самым не давал возможности обойти с фланга основные силы. Батареи Раевского вели себя героически, солдаты и офицеры проявили подлинную отвагу. В разгар боя Раевский был на одной из этих батарей, выдвинутых далеко вперед по склону виноградника. Он готовил контрудар и уже приказал трубить сигнал атаки, когда его и поразила насмерть шальная неприятельская пуля. Сохранилось донесение капитана Косты Шаматовича, командира батареи, на которой был сражен Раевский. Его тотчас отнесли в тыл на перевязочный пункт, но было уже поздно.

«Раевского как сейчас вижу,- вспоминал Джорджевич-свидетель боев под Алексинцем.- Держался властно, строго. Молодой, но весь обросший бородой и усами. Как он погиб, я не видел. Но как раз в это время турки стали теснить наших. Из нашего села двинулись беженцы. По дороге нас обогнала повозка, окруженная всадниками с непокрытыми головами. И я услышал, как наши говорили: «Везут убитого Раевского».

На повозке, окруженной всадниками, тело отважного полковника перевезли в монастырь Св. Романа. Здесь его и похоронили. Позже останки его были перевезены на родину.

Сведения о проводах тела Раевского оставил итальянский доброволец в сербско-турецкой войне Джузеппе Брабанти Бродано в своем дневнике «Гарибальдийцы на Дрине в 1876 году». «... Вчера утром,- писал он,- я присутствовал на похоронах молодого русского полковника, погибшего в бою на Мораве, за которым специально приехала мать, чтоб перевезти его прах в самую Москву! Кто не знал бы, в чем дело, и кто не видел бы прямо перед собой в этой толпе страдальческое лицо несчастной женщины, возможно, нашел бы в этом зрелище удовольствие. Все напоминало подлинный праздник. От церкви до пристани толпы священников и дьяконов в многоцветных облачениях; солдаты в сотнях различных мундиров, от шинелей до полу и казацких шапок до фуражек на головах почетного эскорта, слуги в ливреях, масса городских жителей и крестьян различного возраста, из которых некоторые несли хоругви и устилали дорогу цветами, а другие шагали молча, опустив головы, в то время как третьи пели на тысячи голосов и, Бог ведает на скольких языках, конечно, какие-то погребальные песнопения. Это была смесь сочувствия, торжественности, нечто странное, необыкновенное, и может быть, представляло собой истинные чувства народа по отношению к мученику за сербскую свободу».

На том месте, где был убит Раевский, воздвигли часовню. На западной ее стене и теперь еще можно разглядеть портрет человека в форме сербского полковника. Надпись на старославянском языке гласит, что здесь изображен потомок геройского рода, преданный душой родине Николай Раевский. Такой же точно портрет хранился и в одной маленькой «кафене» в городе Нише. Но это было, как говорят, до войны с фашистами.

Югославы чтут память русского патриота Н. Н. Раевского, отдавшего жизнь за освобождение братского народа. И многие считают, что на их земле закончилась история Вронского-героя романа Л. Толстого.

??????.???????