Светлосанов В.

Стихотворения

Новосибирск "Рассвет", 1997

Глава: Наборщик

109
Полгода над уровнем моря. Пора восвояси.
Предчувствуя осень, шумят диалоги платана,
Шумят и желтеют. Пора возвращаться в широты,
Покрытые снегом. Кончается месяц октябрь.
На пасеке времени мне не оставили меда.


110
Залетела пчела и стучит по стеклу.
Так она суетится, так бьётся, бедняжка...
Жаль ее, городскую пчелу:
Ей тоскливо и тяжко.

Поросло пролетевшее лето быльем,
Придорожный газон покрывается пылью,
А когда-то - ты помнишь? - медком,
Да в таком изобилье!..

Залетела пчела здесь свой век доживать.
Так и быть, оставайся безмолвным комочком,
Золотистым комочком лежать,
Золотистым комочком...


111
Потускнело от времени слово, оно бесполезно,
Разве что для архива, но какой в этом прок?
Только глупое эхо пустого подъезда
Повторяет шаги
         уходящих
             по лестнице
                 строк...


112
Если Ты есть, дай знак.
Пусть это будет свет.
Пусть остается мрак,
Если Тебя здесь нет.

Жизнь мою спрячь в кулак
И отпусти потом,
Но перед тем - дай знак,
Чтобы я был готов.

Я не забыл свой мрак,
Мне и держать ответ.
Если Ты есть, дай знак.
Пусть это будет свет.


113. Наборщик

- Ты наборщик, - мне буквы твердят налету.
Только как на земле мне набрать высоту?

Набираю слова, но слова - пустота.
Ускользает опять от меня высота.

Я печатную букву сменил прописной.
Я наборщик. Набор рассыпается мой.

Типографская краска кипит на листе,
И летят мои буквы, летят в высоте...

И летят они долго, и твердят налету:
- Набирающий бога наберёт высоту.


114
Господи-боже, еще и не пахнет сиренью.
Господи-боже, учи меня снова смиренью.
Руки сложу и покаюсь, пока не содеял,
Черными зернами белый листок не засеял.

Господи-боже, пока еще нежится Авель,
Господи-боже, твержу исключенье из правил:
Если в кипящей сирени один пятилистник,
Близок к смиренью хотя бы один ненавистник.

115
Гром не грянет, не хлынет ливень,
Ничего не произойдёт.
Жизнь приблизится к половине,
И еще прибавится год,
И еще три дня и три ночи,
Но воскреснуть не суждено.
Магдалина выплачет очи,
И проявится - Аве, Отче! -
Мировое глазное дно.


116
Одиночество - певчая птица,
Забывшая голос собратьев
И собственный голос.
Сознанье разбилось. Как это случиться
Могло? Хоть собрать бы
Осколки, поскольку стекло раскололось.

Скрепить хоть слегка, воскресить бы...
Осколки не помнят друг друга,
Не чувствуют боли. Смести их в корзину?
Растративший силы,
Сорвавшийся с круга,
Я в поле не воин, но верю - не сгину.

Одиночество - странная гостья,
Забыла о цели визита,
Стесняется, мнется, стоит у порога.
О, как это просто!
Даль смысла открыта:
Дар певчий дается во благо - от бога.

Решено. Если вновь разобьюсь и забуду
Поющих собратьев,
Всё равно буду верить в некое чудо:
Скрепить бы, собрать бы...
Всё равно буду слушать, тянуться к тебе и клониться,
Как колос,

Одиночество - певчая птица, забывшая собственный голос.


117
Ночью ясно - короче становится век.
Слышно, как шелестит черновая бумага.
Сумасшедший, ты вновь замышляешь побег
От всесильного ига всеобщего блага.

Мысли - беженцы из разоренных краев
Разделенного на полушарья рассудка...
И обрывки до боли знакомых стихов:
"Жизнь... такая пустая и глупая шутка".


118
Я по улице шел, я по городу шел.
Снег взвивался, кружил, снег нашёптывал мне:
"Оглядись, посмотри, до чего ж ты дошел,
Поворачивай к дому, к сознанью, к жене."

Я по улице шел, я по городу шел.
Ветер дул мне в лицо, ветер лез на рожон:
"Ты не слушай. Иди. Наконец ты один.
Дух свободы в груди. Сам себе господин.
Хочешь вправо сверни. Хочешь влево сверни.
Это право твое. Никого не вини."

Я по улице шел, я по городу шел.
Над трамвайным кольцом гарцевала луна:
"Горе луковое, кого слушать нашел, -
Гарцевала она, говорила она, -
Я кольцо. Я луна. Я всего лишь пятно.
Хладнокровному другу не все ли равно."
И звенят ледяные колосики льна:
Я всего лишь пятно. Я кольцо. Я луна.

Я по улице шел, я по городу шел.
То стихи бормотал, то твердил приговор,
Приговор как припев, приговор как мотив
Городских тупиков и трамвайных молитв.
А над крышами, как в обесцвеченном сне,
Снег взвивался, кружил, снег нашёптывал мне.
Ветер дул мне в лицо, ветер лез на рожон.
Над трамвайным кольцом гарцевала луна.
Я по улице шел, я по городу шёл.
Возвращались ко мне дом, сознанье, жена.


119
С неимоверной нежностью,
С истинной осторожностью
Пересыпаю прежнее
Из пустого в порожнее.

Перерезаю прошлое...
Что-то оно не режется...
С истинной осторожностью,
С неимоверной нежностью.


120
Объясню, что хочешь, но не разлуку.
Просто это мало кому под силу.
А пока на стихах набиваешь руку,
Проза жизни становится агрессивной.
Того и гляди разорвет на части.
Это частый случай... Талант разбужен
Раньше разума... Молодца до злочастья
Довело бытие... Стал он бить баклуши,

Стал он, бедный, мыкаться без прописки.
Понимаешь, милая, до мытарства,
До бела каленья довело... Лишь искры
Шелестят над бумажной броней бунтарства.
Хлеб отравлен и воздух по капле выпит.
Не прошу пощады, не жду лекарства.
Объясню, что хочешь, но не Египет
И не это царство...

Без тебя и руки как будто плети.
Опущу на миг... и хлещу по кругу.
Достается всем... и стихам вот этим,
На которых я набиваю руку,
И не знаю, как их тебе доставлю...
Если точку раздуть до размеров круга,
То получишь точку. Ее и ставлю.
Объясню, что хочешь, но не разлуку.


121
Не писательство - жительство рук на бумаге,
Птичья проповедь, проба пера.
Я себя приучаю к отваге.
Уже приучиться пора.

Слог теряет пружинистость,
Если слабеет судьба.
Не писательство - жительство.
Не жалеет себя.

Из скворечника выпорхнет стихотворенье,
Лёгкой тенью слетит со стола.
О, куда б ни вело вдохновенье,
Куда бы судьба ни вела,-

Пусть края необжитые,
Периферия, дыра,-
Не писательство - жительство,
Певчество, проба пера!..


122. Кузнечик и сверчок
(из Джона Китса)

Поэзия в природе круглый год:
Когда от зноя замолкают птицы,
Мечтая о прохладе, - кто поет
За изгородью в скошенной душице?
Кузнечик. Перешел он все границы,
Решительно дойдя до верхних нот.
То громче зазвенит, то притаится
И на мгновенье дух переведет.

Круговорот поэзии в природе:
Когда гнетет безмолвие земли
И долгий зимний вечер на исходе, -
За печкою, где сроду не мели,
Поет сверчок. И чудится - вдали
Звенит кузнечик в летнем хороводе.


123
Лёгкий звук колыбельного шага
И тяжелое время для сна.
Прогорит черновая бумага,
И откроется чистая тяга,
И другие придут времена.

Поколений сухие поленья.
Расщеплённая веком судьба.
Над бессонницей, как просветленье,
Легкий звук колыбельного пенья,
Млечный путь и печная труба.


124
Клюев - старик Лука
На олонецкой травке
Вносит свои поправки
В майскую песнь жука,
В райскую жизнь избы
Вносит расколы строчек.
Слог его от ходьбы
Освободиться хочет.
Сочной порос травой
Этот почти что эпос.
Сосны над головой,
А над соснами
Эос.


125
Не берега холодные Онеги,
Не олонецко-клюевские травки,
А черная тоска смертельной неги,
Черновиков поспешные поправки...


126. Вариации

Жизнь упала, как зарница,
Как в стакан воды ресница.
Изолгавшись на корню...

Снова ходится в раздумьи,
Крепкой скрепкою безумья
Прикрепляя день ко дню.
Снова пишется, не спится.
Вот еще одна страница
В бездну канула, во тьму.
В поле бес, как вор в законе.
Это - выжимки бессонниц,
Это нечто, нет чему
Объясненья и названья.
Так бери без колебанья
Эти посох и суму.

Хочешь яблока ночного,
Сбитня свежего, крутого,
Хочешь, валенки сниму...


127. Баллада

И музыка, музыка, музыка Вплетается в пенье моё, И узкое, узкое, узкое Пронзает меня лезвиё.              Ходасевич

Стихи - это аутотренинг.
Ау, подсознанье, ау!
Пускай легкомысленный пленник
В затмении видит судьбу,

Пускай полоненный князь Игорь
О некой свободе твердит...
Стихи - это дикое иго,
Которое благо творит.

Стихи - это дикое пенье.
Поганых шеломя кайлом,
Князь Северский в ошеломленье
Роняет в Каялу шелом.

Стихи - это хитросплетенье.
Я сам их понять не могу.
И музыка, как преступленье,
В моем оседает мозгу.

И я тренирую сознанье
И что-то уже сознаю.
И музыка, как наказанье,
Вонзается в душу мою.

... И я начинаю качаться,
Колени обнявши свои,
И вдруг начинаю стихами
С собой говорить в забытьи.

Стихи - это аутотренинг.
Ау, подсознанье, ау!
Широкое "а" откровений
И узкое, узкое "у"...


128
Время имеет склонность куда-то течь
В руслах любых - просторных, но лучше - тесных.
От наклонений известных устала речь,
Ей хочется неизвестных.

Вот, например, в повелительной форме: сядь!..
"Сесть я всегда успею" - приходит на ум.
Общеизвестный символ - ни дать, ни взять.
Это предвзято, но я бы хотел: ситдаун,

Или, что лучше гораздо: ситдаун плиз...
Смысл сохранен, но не стало причин бояться
. Вверх поднимается время, струится вниз,
Ему свойственно ускоряться.

С ним подружиться - вовсе горя не знать,
Не наблюдать часы по ночам напрасно,
Но, как Гете, решиться, как Фауст, сказать:
- Ты, мгновенье, прекрасно!..


129. Цитата

Громада двинулась. Надулись паруса.
Редеет облаков... (Остановись, цитата!
Прекрасна ты, как в море полоса
Светящейся воды, как лунная соната,
Как Млечный путь)... Печаль моя светла.
Печаль моя жирна. Две-три случайных фразы
Меня преследуют. Лежит ночная мгла
На холмах Грузии. Жирны и синеглазы
Стрекозы смерти... Как лазурь черна,
О Боже, как!.. Одной тобой полна
Моя печаль. Цитата есть цикада.
Цикуты нет, когда она нужна.


130
В архивах Шамбалы не отыскать бумаг,
Сакральное закрыто содержанье...
Я чувствую, как знак торопит знак.
То знаки творческого препинанья.
С реальностью любые препиранья
Бессмысленны без мистики, без той
Игры с общественностью личного сознанья.
Накопленное станет нищетой,
Бесценок вытеснит дороговизна.
Я чувствую, что я живу такой
Вполне необъяснимой общей жизнью,
Как несознательный ребенок на руках.
Мне даже сказанного смысл неведом.
Он зарождается в молитвах и стихах.
Сбежать кУпанишадам, сгинуть к Ведам,
На колесе Сансары в Кандагар,
Куда-нибудь, подальше от кондовых
Времен, имен, племен, знамен, фанфар...
Да хоть куда - от обещаний новых
К досократическим общагам бытия,
Хотя бы к Запорожской Сечи!..
И к частной собственности собственного "я",
И к личной собственности общей речи.


131
Круговая порука поэтов. Марина.
Одиночество. Замкнутый круг.
Еженощная пахота. С комьями глины
Неохотно справляется плуг.

Черновик чернозема. Грачи наготове.
Бог, орущего благослови!
Эта мука до боли, до пота и крови,
Круговая порука любви.

Пульс земли проверяется ухом и плугом.
Страха нет. Но и выбора нет.
Огради себя кругом заветной поруки,
Как завещано, пахарь-поэт!..


132

О, облака...      Иосиф Бродский

Облако в Штатах кочует над Мичиганом.
В облике облака лик Маяковского виден.
Ветер Чернобыля обогащен ураном.
Над Украиной гремит в облаках Уитмен.

Этот обмен я назвал бы культурным обменом
Облаками между материками.
Там, в высоте, проплывают над миром бренным
Вечные ценности, ставшие облаками.

О, облака... Покидая карьер Каррары
В виде колонн, рельефов и обелисков,
Вы облекаетесь в газообразный мрамор
И над землею стелетесь низко-низко.

Облако Блока уносит ветер в Равенну.
Над Петроградом горит аллегория Данте.
Этот обмен я назвал бы культурным обменом,
Если б замедлилось время в темпе анданте.

Ожиданье адажио перед концом света.
В бездну аида и чернь летит, и элита...
Кто тот смельчак, что вброд переходит Лету,
Мимо Васильевского - по направленью к Лидо?


133. Последнее сказанье

Меж люлькою и гробом спит Москва.
И кажется, что не она за нами -
Мы перед нею. Шепчем ей слова
Младенческими цинковыми ртами
Загробной благодарности. Москва!
Как много снега топчется ногами!
Ещё одна последняя глава,
Ещё одно...


134
Дни, полные отчаянья и страха.
Качнулась тектоническая плаха
Национальной розни и грызни...

И выплеснулась кровь из недр Арзни.
Армения, не дрогни... не дразни
Нагорной проповедью Карабаха.


135
От рук - тепло, от глаз - живая влага,
Что называется в быту слезами.
От жизни - жар, от смерти - знаем сами,
Что остается - в дымоходе тяга.

От дерева останется коряга,
От берега - береговая кромка,
От предка - свет далекого потомка,
А от стихов, когда их нет, - бумага.


136. Молитва

О продлении жизни,
О нежности, кротости, радости,
О церковной лампаде,
О скромной невидимой трапезе,
О вечерней беседе,
О легкой прохладе,
О таинстве,
О блаженстве,
О вере,
О тайной вечере,
О святости,
О светящейся вечности, ночью летящей оврагами,
О борении духа и плоти,
О бренности памяти,
О лучине, склонённой неведомой темною тягою,
О сиянии звезд,
О наличии тяги и пламени,
О спустившемся снеге на крыши посада и пажити,
О дороге, ведущей монаха от кельи до кладбища,
О грядущем,
О прошлом,
О прожитом, брошенном, нажитом,
О земле, обнажённой зловещим нашествием вражеским,
О святых и невинных, в грехах уличённых, и заживо
Обречённых на муки изгнания за откровения,
Отлученных за слово от речи, за совесть - от звания,
О еще не родившихся чадах, лишь часа рождения
Ожидающих...